Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Не успел наполнить рюмку, как из стены в районе принтера, стоящего на полке, будто из пористой губки, появился Варфоломей. Он тащил за собой какой-то предмет, тот вылезал с трудом и черт, повернувшись к стене, уперся в нее ногой и вытянул широкое кресло, обтянутое кожей. На обоях остался маленький грязный след подошвы в узорах.

— Ай-яй-яй. Никитин. Пить водку в одну харю? Одиночество заело? — с места в карьер, начал стыдить меня черт.

— Водку пьют в одно лицо не от одиночества, а от самодостаточности. Можешь составить компанию. Только у меня подходящей тары нет для тебя.

— А и не надо. Все свое ношу с собой, — черт свесился вбок, вытянул из кресла мини бар, открыл его и ловким движением налил себе фужер водки, — Будем, не чокаясь.

— Почему это не чокаясь? — возразил я.

— Из соображений личной безопасности, дабы уберечь тебя от соблазна меня прихлопнуть.

Да и потом, мы же на поминках.

— На чьих?

— На твоих, дурашка.

— Так я же еще не помер. У меня восемнадцать дней в запасе, почти как у Штирлица.

— На своих поминках, по всей видимости, ты присутствовать не будешь. Поэтому давай помянем тебя по русскому обычаю, пока есть возможность. Поехали.

Мы выпили. Я запил теплую водку глотком остывшего кофе, черт занюхал подмышкой, зажмурившись от удовольствия — то ли водка оказалась вкусна, то ли подмышка благоухала.

— Подлец ты, Никитин. Сидишь ханку трескаешь, а жена в это время корячится на работе.

— А ты бы хотел, чтобы было наоборот — я корячился, а жена ханку трескала?

— Ничуть. Да и жена твоя не пьет, в отличие от некоторых.

— Тогда прошу учесть в качестве маленького оправдания. Эта бутылка, — я постучал пальцем по пузырю, куплена еще на мои кровно заработанные.

— Железная у тебя логика. Главное — удобная. Есть только одна в ней малюсенькая несостыковка. Водку ты купил на свои, а живете вы последние полгода на женины деньги, — черт налил себе еще фужер и поднял его выжидающе.

Вздрогнули еще по одной. Все повторились как в прошлый заход, только на этот раз Варфоломей сложил мохнатые пальцы в кулак, поднес к носу (свиного пятака у него не наблюдалось) и вдохнул аромат кукиша.

— Сволочь ты, Никитин, первостатейная. Бессовестная, — заунывно завел черт патефон по новой.

— Слушай, — оборвал я Варфоломея, — ну что ты меня сволочишь почем зря. Не успел появиться, так сразу совестить начал.

— А может я и есть твоя совесть?

— Совести, как и души, у меня нет. Но! Если бы она присутствовала, то никак не могла бы походить на тот лиловый, мохнатый кусок дерьма, который я вижу перед собой.

— Конечно, конечно, — согласился Варфоломей, махнув в мою сторону ладошкой, — твоя совесть белоснежна, как простыня новобрачной, до свадьбы переспавшей с дивизией мужиков. Исподнее, мой друг, бывает чистым, только когда его после стирки одеваешь, а не носишь, не снимая, всю жизнь — твоя совесть воняет так, что ни один дезодорант не поможет.

Варфоломей достал сигариллу и закурил. Запахло ванилью. Я открутил пробку с бутылки и протянул ему вверх, с просьбой — окурки на мой стол больше не бросать.

— Мерси, — пробормотал, растрогавшись, черт и даже смахнул невидимые слезы с мелких, как бусинки, глаз. Взял пробку и надел, как колпак, себе на голову, но пепел стал стряхивать в пустой фужер, стоящий на подлокотнике кресла.

Скажи, — спросил я примирительно, — у тебя в книжечке все записаны?

— Все, не все, говори конкретно. Про родных не скажу. Не положено.

Я хотел спросить черта про моего бывшего компаньона, губошлепа Мишку, кинувшего нашу фирму, точнее меня, на крупную сумму, но подумал, что такая мелочность будет характеризовать собеседника не с лучшей стороны и даст повод Варфоломею еще раз позубоскалить на сей счет.

Лучше у него выяснить что-то капитальное, раз уж представился благоприятный случай. Видя мое замешательство, черт решил подсобить.

— Ну, что. Называй фамилию.

— Путин. Владимир Владимирович.

— Год рождения? — уточнил черт.

— Не знаю.

— Путин, Путин, Путин, — Варфаламей листал свой засаленный фолиант, — кто таков?

— Ты что, с Луны свалился? Президент России.

— Э, брат, президенты, высшие иерархи, аятоллы там всякие, команданте и прочая нелюдь, — черт закрыл книжку, выпучил свои бельмы и показал пальцем вверх, — проходят по иному ведомству. Для них ребята кучерявее надобны, не такая шваль, как я. Котел нержавейка, уголек калиброванный, смола эвкалиптовая, прозрачная, как слеза младенца, кипит при двустах градусах, продлевая блаженство. Все высшей пробы. У тебя список злодеяний поместится в тонкую школьную тетрадь крупным подчерком для подслеповаых, а у них тома мелким шрифтом. Поставить стопкой, сесть сверху, так ноги до пола не достанут.

— У тебя ноги не достанут?

— Ага, схохмил. Галочку себе нарисуй. На лбу. Или звезду на фюзеляже.

Ну, раз Путин по другому ведомству, то и спроса нет. Все-таки надо узнать про Мишку. Вдруг у него от грыжи скоро пупок развяжется или машина снегоуборочная собьет ненароком, когда он пьяный будет дорогу переходить. Денег, естественно, не вернуть, но должна же быть в жизни хоть какая-то справедливость.

— Кривулин Михаил. Глянь, Христа ради, — я думал черта при имени Господа передернет, но тот даже ухом не повел.

— Тэк-с, Кривулин. Михаил. Аркадьевич? — спросил Варфаламей, хитро стрельнув глазами в мою сторону.

— Аркадьевич, шестьдесятого года рождения.

— Он придет на твои похороны, скажет впечатляющую речь, на поминках подсядет поближе к твоей жене, вспомнит незабываемые годы проведенные в содружестве с тобой, слова его прольются бальзамом на сердце, лягут маслицем в горячую кашку. А он возьмет, да и женится через полгода на убитой горем вдове. Проживет долго, сколько не скажу, тут клякса и смазано, но внуков твоих еще выведет в люди, воспитает, так сказать, по образу и подобию.

— Как же так? — я оторопел от предсказания черта, — Мало того, что этот гад у меня деньги свистнул нахальным образом, так он еще и мою жену прикарманит, будет целовать ее мокрыми губами и все такое прочее. Лежать в моей кровати (я посмотрел украдкой на диван), пить из моей кружки кофе по утрам, сидеть за моим компьютером, да еще и внуков моих воспитает.

— Пьеса «Маша и медведи» в исполнении Никитина, народного артиста без публики. Кто сидел на моем стуле? Ну, уж кружку, я надеюсь, он сам себе купит, раз жена досталась даром. А впрочем, тебе не все ли равно? — ответил Варфоломей моей же фразой. — Твое бренное жирное тело в это время будут черви глодать, да облизываться. Каждому свое — кому червей кормить, кому твою жену трахать.

— Я категорически не согласен с такой постановкой вопроса.

— Вот, братец. Тогда займись делом, придумай себе занятие, если хочешь перетасовать колоду. Все можно изменить, было бы желание, а что не поменялось, так видать и желания не было. А чтобы ты долго не раздумывал, даю тебе времени до завтрашнего утра. Приду, проверю.