Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

— Выпейте, — произнел я тоном сурового учителя. Пяти минут не прошло, а мы уже поменялись ролями — Носкова сидит, вжавшись в кресло, укрытая пледом, я протягиваю ей стакан. Осталось только броситься ее целовать и ситуация зеркально повторится, как в дурном и пошлом анекдоте. Ксения взяла стакан дрожащей рукой и чуть не расплескала, тогда она обхватила его двумя руками и поднесла к губам. Я услышал, как стучали зубы о край стекла. При этом плед с ее плеч скользнул вниз, обнажив красивую грудь, с которой совсем недавно мне посчастливилось познакомиться наощупь, так сказать, вслепую. Отметил про себя, что при иных обстоятельстах вполне можно было бы пойти дальше эстетического удовольствия, от созерцания перейти непосредственно вожделению, но ничто не дрогнуло у меня в душе и кое-где пониже. Видимо, не сезон, хотя и весна за окном.

Не совру, если скажу, что сам удивился той монашеской невозмутимости в шаге от обнаженного тела, той отрешенности, с которой рассматривал женские впадины и выпуклости, будто какой-то шутник воздвиг между нами прозрачную броню. Точно такое же чувство я испытал при последнем разговоре с Татьяной, когда интересовался — не спала ли она случаем с Мишкой, и любой ее возможный ответ не вогнал бы меня в негодующий трепет, оставив равнодушным. Может все они здесь, а я уже по другую сторону реальности, смотрю на привычную мне жизнь холодным взглядом безучастного наблюдателя, уже не способного ни обнять, ни обогреть, ни понять, ни проявить сочувствие? Носкова выпила и заплакала, тихо и безнадежно, как попискивают мыши, попав в мышеловку. Я не стал встревать, хотя первым инстинктивным порывом было нежно погладить ее по плечу. Сходил на кухню, отыскал еще один стакан и вернулся обратно. Подходя к столу, увидел валявшуюся на ковре рядом с креслом недостающую стеклотару и тоже поставил на полированную поверхность. Теперь на столе замерли в ожидании три стакана, словно кто-то неизвестный незримо присутствовал в комнате, мешая нам, отравляя так весело начавшееся знакомство.

Когда женщины плачут, мне всегда становится неловко, словно я и есть причина расстройства, виновник их житейских неудач, начиная от убежавшей петли на чулке, кончая любовной неразберихой в сердце. Интересно, кто ее постоянно отвлекал звонками, подстегивал кнутом, безжалостным дрессировщиком заставляя раз за разом менять поведение, а главное, по какой такой причине Носкова безропотно соглашалась с идиотскими указаниями, поступающими по телефону, на что можно так подцепить молодую неглупую женщину, чтобы вертеть ею, как безмозглой куклой? Генерал явно не тянул на роль сладострастного злодея, упыря, пытающегося непременно подложить под меня свою платоническую любовь, да и зачем ему вся эта катавасия. Петруччо еще мог сотворить нечто похожее, хотя бы ради прикола, но все его шутки носили безобидный характер, не опускаясь до жестокости, а больше никто не был в курсе того, что я пойду в гости к ясновидящей. Бестиарий, больше некому, только они вторгаются в мою жизнь, нарушая привычный ход вещей, меняя череду событий, преврашая их в безумную кавалькаду.

За размышлениями я не заметил, как открыл новую бутылку и стал прихлебывать прямо из горлышка. Ксения немного успокоилась, изредка всхлипывала, посматривая на меня — выходка с битьем телефона произвела на нее впечатление. И тут разбитый вдребезги аппарат, не подлежащий ремонту, только сгрести обломки в ведро и выкинуть, зазвонил снова. Глаза Ксении наполнились ужасом, она замотала головой, пытаясь увернуться от трели спицей вонзавшейся в мозг. Мне захотелось наклониться и поцеловать ее в висок.

— Плюнь, не обращай внимания, — я неожиданно перешел на ты.

— Мне страшно, — призналась женщина.

— Не переживай, они тебя не тронут.

— Вы думаете?

— Уверен.

— Отсыпьте мне щепотку вашей уверенности.

— С превеликим удовольствием.

Сел рядом на подлокотник, она расслабленно подалась вперед. Прижав ее голову к груди, я стал рассказывать сказку, слегка покачиваясь, как убаюкивают маленького ребенка.

— Давным-давно в тридевятом царстве жил королевич, звали его Василий, по батюшке Иванович. Он не то чтобы вырос дураком, но не шибко умным, и ничем примечательным не отличался от остальных жителей волшебной страны. Не вызывал на поединок дракона, не спасал красавицу, взяв приступом каменную башню, даже на печи ни разу не прокатился, не держал в руках скатерть-самобранку, не пил из рек с кисельными берегами.

— Плохая сказка, грустная, — Ксения поерзала у меня на груди, устраиваясь поудобнее.

— Ну уж какая есть, — оправдался я, — Другая сказка не сложилась. В общем, совсем не героем оказался наш герой, так, ни рыба, ни мясо. Женился не на принцессе, а на случайно повстречавшейся девушке, не по внезапно возникшей любви, но и не с расчетом на богатое приданное, которого, как ты понимаешь не было.

— Очень много «не».

— Ничего не попишешь. А перевыдумывать я не буду. Слушай дальше. Работал он только на той делянке, в сторону которой указали пальцем, ходил с плугом за конем и пахал каждый день, не помышляя о том, чтобы даже шагом ступить за ее границы на чужую территорию. Что-то строгал, лепил между делом для души, но что, теперь уже не вспомнить. Как то раз проснулся он поутру, вышел в поле и увидел, что плуг сломался, а конь то ли издох, то ли сбежал. Возвратился он домой и пригорюнился. Три для и три ночи он горевал, а потом полез в подпол, достал бутыль бражки и выпил. Исчезла печаль, пропала кручина, будто пелена упала с глаз, оглянулся он по сторонам и видит — жена из лягушки в принцессу превратилась, дети уже взрослые совсем, красивые и умные.

— А может он жил во сне или его заколдовали? — прелположила Ксения.

— Все возможно, это же небылица. Так вот, поначалу он никак угомониться не мог, каждый день выходил по привычке в поле и смотрел на горизонт, то ли плуг искал, то ли коня звал, а потом сам не заметил, как втянулся потихоньку в новую жизнь, стал бражку попивать, сидя у окошка, и любоваться на закат. Даже задумываться начал, размышлять о том, о сем. Но тут постучалось в дверь чудище триединое, со звериными головами, влезло без спросу в его дом и так ему сказало, усмехаясь: «Засиделся ты брат без дела, выбирай новое поле по вкусу, проси в помощь, чего хочешь. Желаешь плуг новый, пожалуйста, хочешь коня в безраздельное и безвозмездное пользование на веки вечные, получай, ни в чем отказа не встретишь, только иди и паши, как раньше. А не исполнишь мое пожелание, так и голова с плеч долой». Стал он думать думу горькую и не знал, как поступить? Потому что ни умирать, ни пахать ему решительно не хотелось. Совсем он запутался.

Я услышал ровное дыхание Ксении, посмотрел украдкой и увидел, что она уснула. Медленно снял руку с теплого плеча, осторожно высвободился из расслабленных объятий и тихонько поднялся. Ксения уронила голову на подлокотник, где я только что сидел, заворочалась, пытаясь свернуться калачиком. Подхватив ее на руки, стараясь не дышать и ступать мягко, по кошачьи, перенес Носкову на другой конец комнаты и положил на диван.