Мэри Кайе - Далекие Шатры

– Мальчик. Джоти. Он в порядке?

Мулрадж на мгновение замялся, а потом сказал, что с мальчиком все в порядке и Ашу нет необходимости беспокоиться о нем.

– Сейчас вам нужно думать только о себе. Вы должны оправиться как можно быстрее: мы не можем сняться с места, пока вы не восстановите силы, а мы уже стоим здесь почти неделю.

– Неделю?!

– Вы находились в беспамятстве целые сутки, а бо́льшую часть следующих трех бесновались, как умалишенный. А потом спали крепким сном младенца.

– Боже мой, – тупо пробормотал Аш. – Неудивительно, что я так голоден. Что с конями?

– Конь Джоти, Булбул, свернул шею.

– А мой?

– Я пристрелил его, – коротко ответил Мулрадж. Аш ничего не сказал, однако Мулрадж заметил красноречивое подрагивание век и мягко добавил: – Мне очень жаль. Но у меня не оставалось выбора. Он сломал обе передние ноги.

– Это я виноват, – медленно произнес Аш. – Мне следовало понимать, что я не сумею развернуть лошадь Джоти. Было уже слишком поздно…

Другой человек, наверное, произнес бы утешительные слова, но Мулрадж питал приязнь к Ашу и не стал лгать.

– Любой порой совершает подобные ошибки. Но сделанного не воротишь, и нет никакого смысла сокрушаться о том, чего нельзя исправить. Забудьте об этом, Пелам-сахиб, и благодарите богов, что остались живы. Ведь поначалу мы все думали, что вы умрете.

Последние слова смутно напомнили Ашу о чем-то, и он нахмурился, пытаясь вспомнить, о чем именно, а потом резко спросил:

– Здесь была женщина как-то ночью?

– Конечно. Дай. Это одна из служанок раджкумари. Она приходила каждую ночь и будет приходить еще не раз, ибо знает толк в массаже и искусно лечит порванные связки и растянутые мышцы. Вы многим ей обязаны, а хакиму Гобинду – еще бо́льшим.

– А-а… – разочарованно протянул Аш и закрыл глаза, утомленные светом предзакатного солнца.

С учетом всех обстоятельств он оправился на удивление быстро, благодаря собственному крепкому здоровью и заботливому уходу хакима Гобинда. Два трудных года, проведенных в горах за северо-западной границей, наконец-то принесли дивиденды, потому что они закалили Аша, как не закалило бы ничто на свете. Нетрадиционные методы ухода и антисанитарные условия в лагере – пыль, мухи, беспечное пренебрежение элементарными правилами гигиены и полное отсутствие тишины и покоя, – которые привели бы в ужас любого европейского врача, казались Ашу почти роскошью в сравнении со страшными мучениями и тяготами, какие терпели раненые на территории пограничных племен. Он считал, что ему повезло, – и правильно считал, поскольку, как не преминул заметить Кака-джи, он запросто мог умереть или остаться калекой на всю жизнь.

– Чистой воды безрассудство! – сурово выговаривал Ашу Кака-джи. – Разве не лучше было бы дать одному коню погибнуть, чем погубить обоих и самому лишь чудом избежать смерти? Но вы, молодые люди, все одинаковы: не думаете головой. Тем не менее вы проявили завидную храбрость, сахиб, и я охотно обменял бы всю осторожность и мудрость, приобретенную с годами, на малую долю такой опрометчивости и отваги.

Кака-джи был далеко не единственным, кто навещал Аша. К нему наведывались и другие, например члены лагерного панчаята Тарак Нат, Джабар Сингх и старый Малдео Рай, приходившийся четвероюродным братом Кака-джи, – слишком много других, по мнению Махду и Гулбаза, которые не одобряли столь частых визитов и всячески старались не подпускать посетителей к больному. Гобинд поначалу тоже настойчиво рекомендовал покой, но потом передумал, заметив, что пациент успокаивается, когда слушает всякие сплетни о Каридкоте и любые разговоры о повседневных делах в лагере.

Чаще всех Аша навещал Джоти. Обычно мальчик сидел по-турецки на полу и без умолку болтал часами, и именно от него Аш получил подтверждение смутной догадки, ранее пришедшей ему в голову: для Биджурама, который на протяжении многих лет пользовался покровительством Джану-рани и успел скопить значительное состояние из взяток, подарков и денег за некие неуточненные услуги, настали черные дни.

После смерти нотч придворные, пользовавшиеся наибольшим ее расположением, внезапно были переведены ее сыном Нанду на относительно незначительные должности и лишены прежнего влияния и почти всех привилегий, и это привело в ярость Биджурама, чье самомнение и самонадеянность непомерно выросли за годы служения рани. По глупости он выразил свое возмущение, и в результате произошла открытая ссора, в ходе которой Нанду пригрозил ему арестом и конфискацией всего состояния, и Биджурам спасся лишь тем, что обратился к полковнику Пайкрофту, британскому резиденту, с просьбой о заступничестве.

Полковник Пайкрофт поговорил с Нанду, который высказался самым оскорбительным образом об осведомителе своей покойной матери, но в конце концов согласился принять от него раболепные извинения вкупе с большим штрафом и забыть о случившемся. Но Биджурам явно сомневался в способности Нанду забыть подобную размолвку, и когда всего через неделю после унизительных публичных извинений Нанду отказал своему прямому наследнику в просьбе сопровождать сестер в Бхитхор, Биджурам моментально принялся подстрекать мальчика к бунту и планировать побег Джоти – и свой собственный.

И здесь Аш тоже оказался прав. Идея принадлежала Биджураму, и он вместе с двумя своими друзьями, тоже состоявшими на службе у покойной рани и теперь впавшими в немилость, составил и осуществил план побега.

– Он говорил, что просто сочувствует мне, – сказал Джоти, – и что он, Мохан и Пран Кришна всегда хранили верность моей матери и знают, что она охотно отпустила бы меня на свадьбу Шу-Шу. Но конечно, он помогал мне вовсе не поэтому.

– Да? Тогда почему же? – спросил Аш, проникаясь к своему юному гостю все бо́льшим уважением.

Несмотря на юный возраст, Джоти определенно не был легковерен.

– О, да все из-за той ссоры. Мой брат Нанду не терпит противоречий, и, хотя он сделал вид, будто простил Биджурама, на самом деле он и не думал прощать. Поэтому Биджурам решил, что для него лучше убраться из Каридкота поскорее и не возвращаться как можно дольше. Наверное, он надеется, что в конце концов гнев Нанду остынет, но я так не думаю. Пран и Мохан поехали со мной, поскольку сейчас Нанду не жалует людей, назначенных на должность моей матерью, и тоже чувствуют себя здесь в большей безопасности. Они забрали с собой все свои деньги на случай, если вообще никогда не смогут вернуться. Я тоже не хочу возвращаться. Думаю, я останусь в Бхитхоре с Каири и Шу-Шу. А может, снова убегу и стану атаманом разбойников, как Кале-хан.

– Кале-хана поймали и повесили, – заметил Аш, остужая пыл мальчика.