Мэри Кайе - Далекие Шатры

Джану-рани пришла в страшную ярость, когда визжащего Нанду удалили из зала для торжественных приемов, а его ненавистный сводный брат, наследник престола, произвел на всех самое благоприятное впечатление. Она рвала и метала два дня, а следующие семь дней ходила мрачнее тучи. Но обычного результата не достигла. Раджа в ответ просто стал обходить стороной покои жены и проводить время на своей половине дворца в ожидании, когда она успокоится, и такая неожиданная реакция испугала рани в той же мере, в какой обрадовала ее врагов.

Джану посмотрелась в зеркало и увидела то, что до сих пор отказывалась замечать: она утратила былую стройность и начала полнеть. Возраст, роды и праздная жизнь сделали свое дело, и обольстительная девушка с золотистой кожей превратилась в низенькую пухлую женщину, которая уже теряла прежний нежный цвет лица и скоро растолстеет, но пока еще не утратила ни своего ума, ни влияния, ни очарования. Трезво оценив ситуацию, Джану поспешно устроила примирение с супругом, и настолько успешно, что в скором времени снова оказалась на коне. Однако она не забыла того короткого приступа ужаса и теперь, к великому удивлению двора, принялась добиваться дружбы своего пасынка.

Это было непросто, ибо ревнивая ненависть мальчика к женщине, занявшей место фаранги-рани и поработившей его отца, успела расцвести пышным цветом и глубоко пустить корни. Но на свою беду, Лалджи всегда был падок на лесть, и нотч тешила его тщеславие неискренними комплиментами и щедрыми подарками. Отказавшись от прежней политики, она настойчиво советовала радже уделять больше внимания старшему сыну и в конечном счете добилась если не дружбы, то хотя бы перемирия с Лалджи.

– Кто-нибудь, – сказал Кода Дад, нисколько не тронутый внезапной переменой настроения рани, – должен напомнить мальчику о тигре из Титагунджи, который притворился вегетарианцем и пригласил буйволенка на обед.

Придворные тоже поначалу отнеслись к новому положению дел скептически и предсказывали, что оно не продлится долго. Но недели текли одна за другой, а рани по-прежнему оставалась в добрых отношениях со своим пасынком. В конце концов ситуация утратила новизну и со временем стала восприниматься как должное, что очень радовало раджу и нравилось почти всем придворным ювраджа, кроме старой Данмайи, которая решительно отказывалась доверять нотч, и Хиралала, разделявшего ее мнение.

– Никогда не доверяй змее или шлюхе, – сардонически процитировал он известную поговорку.

Положение Аша тоже ненадолго улучшилось с переменой обстановки при дворе. Ювраджу, счастливому и довольному жизнью, хотелось загладить прежнюю несправедливость к мальчику, который все-таки однажды спас ему жизнь, хотя Лалджи больше не подозревал свою мачеху в причастности к тому происшествию. Теперь он не сомневался: то был несчастный случай, а коли так, значит у него больше нет необходимости настаивать на присутствии Ашока во дворце и нет никаких веских причин ограничивать его свободу. Казалось естественным разрешить мальчику выходить в город, когда он пожелает. Но Лалджи был невероятно упрям, и гордость не позволяла ему отменить однажды отданный приказ. Однако он решил впредь обращаться с Ашоком лучше.

На какое-то время юврадж восстановил Аша в прежнем положении своего товарища и доверенного лица. Но это продолжалось недолго. Мальчик не знал за собой никакой вины и не понимал, почему он снова попал в немилость, как не понимал и того, почему недавно юврадж неожиданно опять приблизил его к себе. Но факт оставался фактом: Лалджи вновь без всякого видимого повода ополчился против него и с тех пор относился к нему с беспричинной и неуклонно возрастающей враждебностью. Положенная не на место вещица, разбитая безделушка, порванная занавеска или захворавший попугай – эти и десятки других мелких неприятностей вменялись в вину Ашу, и он нес должное наказание за них.

– Но почему я? – спросил Аш, озадаченный необъяснимой переменой настроения Лалджи, по обыкновению делясь своими бедами с Кодой Дадом. – Что плохого я сделал? Это нечестно! Почему он так обращается со мной? Какая муха его укусила?

– Одному Аллаху ведомо, – пожал плечами Кода Дад. – Возможно, какой-нибудь придворный возревновал к благосклонности, которую юврадж снова стал проявлять к тебе, и нашептал ему клеветнические измышления против тебя. Благосклонность принцев порождает зависть и вражду окружающих, а тебя многие не любят. Например, некто по прозвищу Биччху.

– Ах, он! Биджурам всегда меня ненавидел, хотя я понятия не имею почему. Я не делал ему ничего плохого и никогда не становился у него на пути.

– В этом я не слишком уверен, – сказал Кода Дад. Аш вопросительно взглянул на него, и Кода Дад сухо произнес: – Тебе никогда не приходило в голову, что он может работать на рани?

– Биджурам? Но… но такого быть не может, – пробормотал ошеломленный Аш. – Он не стал бы… ведь он пользуется чрезвычайной благосклонностью Лалджи и получает от него дорогие подарки, и… Нет, он не пошел бы на такое…

– Почему? Не сам ли юврадж прозвал его Биччху? И с полным на то основанием. Говорю тебе, у Биджурама такая же холодная кровь, как у его тезки. Более того, в моих родных краях за Хайбером есть поговорка: «У змеи, скорпиона и шинвари [9]нет сердца», и, видит Аллах, в отношении шинвари это истинная правда. Послушай, сынок, в городе, да и здесь, в Хава-Махале, поговаривают, что этот человек – ставленник рани и получает от нее хорошие деньги за свою работу. Если это правда, в чем я не сомневаюсь, тогда и у него, и у этой женщины есть все основания ненавидеть тебя.

– Да. – Голос мальчика прозвучал еле слышно, и он зябко поежился, почувствовав, что земля уплывает у него из-под ног. – Бедный Лалджи!

– Поистине бедный, – спокойно согласился Кода Дад. – Разве я не говорил тебе много раз, что у высокопоставленных особ жизнь не всегда легка и безмятежна?

– Да, но в последнее время он так сильно переменился к лучшему. Он стал гораздо счастливее – и добрее тоже. Со всеми, не только со мной. Но теперь вдруг я оказался единственным, кого он постоянно бранит и наказывает, причем всегда за то, чего я не делал. Это несправедливо, Кода Дад! Это несправедливо!

– Чушь! Это слова малого ребенка, – проворчал Кода Дад. – Люди всегда несправедливы – и молодые, и старые. Тебе уже давно пора понять это, сынок. А что говорит Хиралал?

Но Хиралал просто подергал свою серьгу и сказал:

– Я же предупреждал: быть беде.

А поскольку он не пожелал ничего добавить к данному замечанию, оно не особо помогло делу.

Спустя несколько дней Лалджи обвинил Аша в порче своего любимого лука, сломавшегося во время стрельбы по мишени. Мальчик заявил, что не притрагивался к нему, но Лалджи не поверил и велел крепко вздуть его. Именно после этого Аш попросил у ювраджа разрешения оставить службу и покинуть Хава-Махал. На свою просьбу он получил отказ и вдобавок был поставлен в известность, что он не только остается на службе, но и отныне не имеет права покидать крепость ни при каких обстоятельствах. Иными словами, ему запрещалось сопровождать Лалджи и раджу во время выездов на соколиную охоту на равнины или в предгорья и выходить в город с Кодой Дадом или любым другим человеком. Хава-Махал наконец превратился в ту самую тюрьму, которой представился Ашу, когда он впервые вошел во дворец: ворота закрылись за ним, и пути к бегству не было.