Наталия Костина - Только ты

– Спокойно!.. – Пока эксперт размешивала новую порцию краски, ее руки заметно дрожали. – Сейчас… это такая зараза – ядерная бомба просто… сейчас весь цвет съест…

– Давай быстрее! Меня люди ждут!

– Сам виноват! – подруга, похоже, уже пришла в себя. – Я тебе что сказала? Смыть через пятнадцать минут! А ты что? Заснул!

Она раздраженно принялась наляпывать ему на лицо какую-то отвратительно пахнущую мерзость да еще и покрикивала:

– Спокойно сиди! Чего ты вертишься!

– Да воняет же…

– А ты чего хотел? Чтоб майскими фиалками пахло?

– Щиплется!

– Терпи!

– А долго держать?

– Полчаса, не меньше! – рявкнула Камышева, подбирая ватой потеки краски.

– Дай хоть в отдел позвоню…

В этот раз он сидел как на иголках, то и дело поглядывая на циферблат. Брови щипало, подтекала гнусно пахнущая тухлыми яйцами жижа, и он весь извелся, пока эти чертовы полчаса не закончились. Не дожидаясь Машки, он ринулся к умывальнику, долго тер и мылил брови, но когда, схватив зеркало, посмотрелся в него, из груди его вырвался мучительный стон:

– О-о-о-о-о!!! Маша!! – завопил он в приоткрытую щель на весь экспертный отдел. – Ма-а-аша!!!

– Иду! – шикнула Камышева, мощной грудью вдвигая его обратно в подсобку. – Чего ты разорался?

Он приподнял полотенце, которым прикрывал лицо, чтобы не дай бог никто не увидел результатов их совместной деятельности.

– Мама рудная… – только и вымолвила она.

Брови у майора уже не были темно-каштанового цвета с блеском. Но и прежний колер к ним не вернулся. Теперь они были рыжими, и не просто рыжими, а прямо-таки неприлично яркого оранжевого цвета. Под воздействием обесцвечивающего вещества кожа вокруг них также приобрела нездоровый багровый оттенок.

– Ну? – тяжело дыша, спросил зашедший к подруге в нелегкий час опер. – И что теперь?

– …

– Маш, не молчи… давай, делай что-нибудь! Я уже и телефон выключил… а выходить отсюда все равно придется!

– Ну… обратно можно перекрасить…

– Нет! – выкрикнул Лысенко и инстинктивно загородился ладонью. – Краситься больше не дам!

– И чего? Вот такого помаранчевого цвета будешь ходить? А сейчас на ковер выходит наш клоун Вася!

– Не знаю… – угрюмо буркнул он.

Камышева осторожно потрогала пострадавшего, отчего он буквально зашипел:

– Больно же!

– Давай в русый, – решительно сказала она. – Сиди здесь, а я сбегаю краску куплю.

– Да куда я теперь денусь… – Лысенко обреченно махнул рукой.

– Да че… конечно, он предложил! Я ж вам говорил уже!

– А вот ваши собственные показания, где вы утверждаете, что Зозуля только согласился с вашим предложением перевезти труп Лапченко.

– Где?! – выпучил глаза бывший рядовой состав Костюченко.

– Подпись ваша, Виталий Михалыч? – устало спросила следователь.

Костюченко напряженно уставился в документ, который ему подсунули прямо под нос, и задумался.

– Ну? – поторопила его Сорокина.

– Н-не знаю, – протянул он.

– Это как?

– Похоже, конечно… но я не уверен!

– Значит, экспертизу будем делать, – равнодушно сделала вывод следователь.

Костюченко заерзал на стуле.

– Маргарита Пална, это ж вообще он предложил, вы ж понимаете, – заискивающим тоном начал он. – Ну… так мы ж всегда с ним в хороших отношениях были… так я и подумал – ну, скажу, что я предложил… какая разница? Я ж и так рядовой… а он сержант как-никак… не разжалуют же меня? И потом, мы ж оба с ним виноваты будем… ну, поругают… премию там снимут… я ж не знал, что это он ее… их всех… вот честное слово!

– Значит, привлечем за дачу заведомо ложных показаний! – припугнула хозяйка кабинета. – Статья триста восемьдесят четыре, часть вторая. Деяние, сопряженное с совершением особо тяжкого преступления. От двух до пяти. Учитывая при этом использование служебного положения, впаяют на полную катушку!

– Мне?! – Костюченко впал в состояние, близкое к панике.

– Ну не мне же! – раздраженно бросила Сорокина. – Твоя подпись, твои слова… а теперь выходит, что это все он сам, а ты просто ангел с крыльями!

– Я ж как лучше хотел! – парень едва не плакал. – А меня уволили! А я вообще ни в чем не виноват! Я этого Зозулю давно подозревал!

– Виталий, ты только что говорил, что был с Зозулей в хороших отношениях и поэтому даже взял на себя его вину. А теперь сидишь и косяки мне здесь порешь! Давно его подозреваешь, как оказалось! Ты хоть думай сначала, а потом уже и говори! Я ж в протокол записывать буду!

– Да я как раз и думаю! Правда! Он только предложил – давай ее спрячем, как я сразу заподозрил – а может, это он сам ее? Чего он на этом месте остановился? Чего туда пошел? Как знал!

– А почему ты тогда сразу никому не сказал? Чего ждал, пока мы сами тебя трясти не начали, а? Хотя бы к начальнику своему пошел, Калюжному. Он же нормальный мужик, я ж его давно знаю.

– А потом он бы и меня уделал, как бог черепаху?!

– Кто, Калюжный?

Но Костюченко злой сорокинской иронии не понял:

– Зозуля!

– Виталик, мысль, конечно, богатая. Только вот что я тебе скажу, если ты до сих пор этого не знаешь: маньяки не мочат кого попало. Если его исключительно блондинки интересовали, то зачем ему убивать своего напарника, тем более что никто и не знал бы, что это ты на него стукнул? У нас же тайна следствия, как-никак.

– Ну… он бы догадался, наверное…

– Чего догадываться, когда на него улик и так уже выше крыши? Кстати, не знаешь, куда он свалить мог?

– Не… гадом буду, не знаю! Вот тетка, знаю, у него в деревне есть где-то…

Тетку Зозули они проверили сразу – племянника та не видела уже более полугода, с тех пор, как тот приезжал весной на рыбалку. И никто из соседей ничего не видел, а так как в деревне все всё друг о друге узнают без проволочек, то этой информации можно было доверять.

– А с девушками у него как было?

– Да нормально вроде… нравились ему девки. Ориентация то есть нормальная.

– А какие именно ему нравились?

– Ну, блондинки, конечно. Бывало, едем с ним, так он всегда замечал: «Смотри, Виталя, классные телки пошли, я бы вдул… Или – гляди… ляжки какие, попка…» Ну… и всякое там…

– А постоянная девушка у него была?

– Ну… не знаю. Заходила вроде к нему как-то раз одна… стриженая такая… тоже блондиночка. Не знаю, чего она на работу приперлась. Они во дворе разговаривали, а я в машине сидел.

– Ругались?

– Не, вроде не ссорились… она сначала чего-то ему вроде и сказала и кулачком ему в грудь ткнула, точно, но он заржал только, потом ее полапал, потом поцеловались, и она пошла.

– А когда это было?

– Давно… летом еще, наверное… точно летом. Жарко очень было, а она такая была… в шортах и майке.

– Эта? – следователь достала из папки фоторобот.