Рональд Х. Бэлсон - Исчезнувшие близнецы

Йосси дал мне адрес и сказал, что вероятнее всего застать Капинского перед обедом.

– Обычно днем у них собрание, которое длится до захода солнца. Они не хотят нарушать комендантский час.

Я покачала головой:

– Днем я не могу, я должна быть в Цеху. Вы не могли бы поспрашивать для меня? Если не трудно, просто спросите у пана Капинского о Якове и Ханне Шейнман и маленьком мальчике-инвалиде по имени Милош. А я вернусь завтра вечером, и вы мне все расскажете.

Йосси погладил меня по голове:

– Конечно, конечно. Возвращайся завтра, и я расскажу тебе все, что удастся узнать. И можешь жить в этом уголке сколько пожелаешь. – Он засмеялся. – Или пока не найдешь место, где переночевать. Место, которое не придется делить с мышами. Будь осторожна.

Я искренне поблагодарила его, сунула вещмешок под голову вместо подушки и заснула.

На следующее утро я проснулась от резкого тычка в бок. Надо мной стоял Йосси. В комнате было темно, только тонкая полоска света просачивалась со стороны лестницы.

– Просыпайся давай, – сказал старик. – Солнце уже встало. Нельзя опаздывать в Цех. За опоздание тебя накажут.

– А здесь есть где умыться?

Он покачал головой:

– Пойдешь по улице, там фонтан. В доме воды нет. Только в фонтане.

Я помчалась в Цех и в семь часов уже сидела за швейной машинкой. К моему рабочему месту поднесли рулон материи, и я начала работу. В полдень объявили перерыв, дали краюху хлеба с сыром и маленький кусочек колбасы – я уже проголодалась не на шутку. Еще я познакомилась с сидящей рядом молодой женщиной. Марця, худенькая невысокая девушка с тонкими белокурыми волосами и высокими скулами, была родом из городка Тшебиня, что в пяти километрах от Хшанува. Я знала этот городок, там находился железнодорожный вокзал.

В первый день войны немцы бомбили Тшебиню, уничтожили и вокзал, и бóльшую часть города. Она рассказала, что ее семью раскидало по миру, – кто-то оказался в России, кто-то отправился на север, – но ее мама осталась в Тшебине. Марця пришла в Хшанув в поисках работы. Она каждое воскресенье шла домой пешком и возвращалась назад. Даже несмотря на снегопад. А в будние дни она снимала комнату в гетто.

– А я потеряла следы своей семьи, – пожаловалась я. – Их забрали прямо из дома. Я надеялась, что мама работает здесь, но Давид сказал, что не видел ее.

– Людей забирают из дому, хватают прямо на улицах, даже из Цеха уводят, – вздохнула Марця. – Я слышала, что по всей Польше и Германии настроили трудовых лагерей, туда-то всех и отсылают. Больше домой они не возвращаются. Наверное, там и твоя семья.

Марця стала неисчерпаемым кладезем информации о Цехе, о повседневной жизни, которой она с радостью со мной делилась. Это она рассказала мне, что за день у нас есть возможность три раза сходить в туалет, но только на десять минут, а мыться лучше всего в женском туалете, хотя вода там течет ледяная. Еще она посоветовала мне пару магазинов, которые открываются очень рано, до восхода солнца, и подсказала, где очереди меньше и где с большей долей вероятности можно отоварить продовольственные карточки.

Настал вечер, и я поспешила к Йосси, чтобы узнать новости о своей семье. Он мягко положил руку мне на плечо.

– Этель Гудман помогла мне дойти до синагоги, и я побеседовал с паном Капинским. – Он кивнул мне. – Хорошие новости! Капинский уверяет, будто знает, что случилось с твоей семьей. Он хочет увидеть тебя лично и все тебе рассказать.

– Отлично! Как мне с ним встретиться? Днем из-за работы я не могу.

– Пану Капинскому об этом известно. Он готов встретиться с тобой сегодня вечером. В десять. Будет ждать тебя в старой синагоге на улице Горской. – Йосси широко улыбнулся, гордый тем, что удалось мне помочь. – Капинский. Он располагает информацией.

Я была вне себя от радости. Капинский знает, где мои родные! Я поблагодарила Йосси, обняла и поделилась с ним своим скудным ужином. Около десяти я отправилась в старую синагогу.

На улицах в гетто царила темень. Фонарей или не было вообще, или они не работали: никто не заправлял газовые фонари, а электричество было редкостью. Я пришла в синагогу и открыла тяжелую дверь. В коридорах стояли кромешная темнота и тишина. В самом святилище горела пара свечей, и вместе с лампадкой они тускло освещали помещение. Я никого не увидела и отправилась дальше по коридору к биме – возвышению, где обычно лежит Тора.

– Я здесь! – негромко окликнул меня пан Капинский.

Я обернулась и увидела высокого мужчину с седой бородой. Он сидел в среднем ряду. На нем был темный пиджак поверх заношенной белой рубашки. Он показал на место рядом с собой и жестом пригласил меня сесть. В синагоге, кроме нас двоих, никого не было.

– Спасибо, что согласились со мной встретиться. Йосси говорит, что вы смогли разузнать о моей семье.

Он кивнул, но как-то печально.

– Не знаю, насколько хорошо ты знаешь своего отца. Настоящего польского патриота.

– Да, я знаю. Он герой войны. Он храбро сражался.

Пан Капинский покачал головой:

– Я имею в виду не Первую мировую войну, я говорю о нынешней. Сегодня, во времена этой варварской оккупации, находятся отважные души, готовые отдать жизнь во благо родины. Они и есть польское Сопротивление. Они – это местная самооборона. Они – воины, курьеры, саботажники и настоящие руководители. Твой отец был таким человеком.

– Был? – Я тяжело сглотнула.

Пан Капинский прикрыл глаза и кивнул:

– Капитан Шейнман, да благословит Всевышний его память, был руководителем одной из групп. Под его предводительством мы нанесли значительные потери немецкой военной машине.

Я вытерла слезы, которые капали из глаз, словно из протекающего крана. Я изо всех сил старалась держать себя в руках.

– Расскажите мне все.

– На войне сильный становится дерзким, а слабый отчаивается. Голод, нужда, страх, связанные воедино, заставляют слабого человека пойти на компромисс со своей честью и совестью. Нацисты очень тонко чувствуют уязвимые души и пользуются их слабостями. Мне очень жаль, но такой человек – член нашей тайной группы – и сдал твоего отца нацистам. Именно поэтому они и пришли в ваш дом.

– А мама? А Милош?

Пан Капинский медленно покачал головой:

– Нам известно, что расстреливали целыми семьями и за меньшие преступления.

Тут я не выдержала и разрыдалась. Он обнял меня, стараясь утешить.

– Можешь оставаться здесь сколько захочешь. Я посижу с тобой.

– Кто этот предатель? Кто его сдал?

Пан Капинский помолчал, потом кивнул:

– Ты имеешь право знать. Мне кажется, мы его вычислили. Я скажу тебе, когда буду стопроцентно уверен.

Ночь я провела, свернувшись калачиком на скамье в синагоге. Боль утраты была непреодолимой. Утром пришли несколько верующих на миньян [26]. Уже рассвело. Я потерла покрасневшие глаза, посмотрела на молящихся и покачала головой. «Кому вы молитесь? – подумала я. – Кто, по-вашему, вас слышит? Только вы сами! Какая бесцельная трата времени и сил!» Я неспешно покинула синагогу и пришла в Цех, когда смена моя уже давным-давно началась. Меня встретил Давид. Он сразу понял: что-то произошло.