Олег Красин - кукла в волнах

Шахно быстро и толково давал указания и я подумал, что комбату наконец-то удалось подобрать на это место подходящего человека. Предыдущий начальник комендатуры был безжалостно выгнан за воровство свиней с подсобного хозяйства и продажу их окрестным станичникам. Эту операцию он осуществлял с местным начальником столовой. Потом, как и в деле с Косых, прошло заседание партбюро, причем открытое. Был шум, ругань, взаимные обвинения… Это случилось прошлой осенью, когда солдат с моей роты задавил одного старика.

Я невольно припомнил те события. За рулем поливомоечной машины сидел сержант — узбек. Накануне, прошел сильный дождь, и песчаную дорогу развезло, местами сильно размыло. Сержант не смог справиться с управлением, машину потянуло в бок, к обочине, и он задавил на смерть какого-то старика, шедшего вдоль дороги.

Мы, как следует, перепугались — все-таки это происшествие, о котором доложили командующему ВВС округом, настоящее ЧП. Военная прокуратура сразу возбудила уголовное дело, но потом я узнал, что всё спустили на тормозах.

Крутов собрал замполитов рот и рассказал о письме, написанном жителями села в прокуратуру. Оказалось, погибший старик был во время войны полицаем, убил на глазах жителей несколько красноармейцев. Правда, он после войны отсидел в лагерях. Но всё равно, многие жители считали, что вину свою он не искупил, а сейчас его настигло справедливое возмездие от руки советского солдата.

В то время пока я предавался воспоминаниям, Шахно закончил развод, солдаты строем пошли на объекты — кто в автопарк, кто в караульный городок. Вместе с ними разошлись и прапорщики. Шахно же отправился к подсобному хозяйству посмотреть на поголовье свиней, которое составляло предмет его гордости и неизменно показывалось каждому посещающему наш аэродром начальству. После случая со своим предшественником для него утреннее посещение свинарника стало обязательным ритуалом.

Мне же надо было встречать транспортный самолет, который должен был приземлиться через полчаса, увидеть Гуторина, разместить его в бараке и проинструктировать. Я уже собрался идти в автопарк, как моё внимание привлек комсомолец полка Ющенко.

Немного возбужденно размахивая руками, Ющенко шел по дорожке, проложенной параллельно нашей, к столовой.

— Куда торопишься, Юрка? — крикнул я ему и махнул приветливо рукой.

Ющенко не сбавляя скорости, резко повернул в мою сторону, а когда подошел просто кивнул вместо приветствия. По всему было видно, что его распирало желание рассказать какую-то сногсшибательную новость.

— Что случилось? — спросил я улыбаясь и продолжил, памятуя о его генитальных экспериментах, — снова вшил шарики, а они выскочили?

— Хуже, — не принял комсомолец полка моего шутливого тона, — шарики выскочили, но только не отсюда. Ты ничего не слышал о ЧП в полку на прошлой неделе?

— Нет, вы же всё скрываете, тихушничаете.

Ющенко продолжал нерешительно мяться, видимо помня о запрете начальства разглашать сведения о любых полковых инцидентах.

— Ладно, Юрик, говори, чем вы там занимаетесь, всё равно ведь узнаю! — предложил я.

— Понимаешь, — комсомольца полка словно прорвало, — кто-то бросает в самолетные двигатели шарики от подшипников. Это происходит утром, во время прогрева движков и перевода их в режим форсажа.

— То есть некто бросает в воздухозаборник шарики и их затягивает воздухом прямо к двигателям?

— Да. Дальше понятно. Шарики попадают в движок, лопатки летят к чертовой матери и всё — двигатель неисправен. Сняли и отправили в ТЭЧ уже четыре двигателя.

— Сколько? — изумился я, — ты хочешь сказать, что с самолетов сняли четыре двигателя, четыре боевых единицы встали на прикол, а вы о сих пор не наши этого раздолбая? Да надо было весь полк поднять на уши, проверить каждого, кто работал в это время с самолетами. Ну, я не знаю…засаду какую-нибудь устроить.

Ющенко виновато заморгал, будто лично был виновен в случившемся.

— Может это ваши, батальонные? — неуверенно предположил он, — а что, надоело каждое утро вставать в четыре часа на полеты, вот и решили немного выспаться, отдохнуть.

— Нашим это не нужно! — возразил я, — ранний подъем они компенсируют на полетах — потом дрыхнут по машинам целый день, не добудишься. Перед самолетами они не ходят, у самолетов не крутятся, только кислородчики, да водитель АПА. Но их всего трое, они на виду.

— Не знаю…не знаю, — нерешительно покачал головой Юрка, — сейчас должны прилететь особисты [7] сотрудники особых отделов — военной контрразведки . Пусть они и разбираются.

— А в чьей эскадрильи были эти самолеты?

— У Литовченко.

Я с облечением подумал, что беда обошла стороной Волчатникова. Зачем ему лишние проблемы с особистами, с командиром полка?

— Спасибо Юрец за информацию! — я похлопал дружески комсомольца полка по плечу, — да и проверь шарики у себя, не твои ли? А то потом придется отписываться.

— Да ну тебя! — улыбнулся Ющенко в ответ и пошел дальше к летной столовой.

Я присел в курилке, переваривая новость. Сейчас начнутся большие разборки, начнется дерготня, объяснения, проверки. Надо проинструктировать всех прапоров, чтобы следили за бойцами. Не дай бог это наши! Тогда всем оторвут яйца, а евнухи в армии не служат.

Поднялся легкий ветер, покачивая ветви кустарника и листья на деревьях, росших неподалеку от курилки. Я обратил внимание, что зелень на них пожухла, а на отдельных листиках уже проступила желтизна, такие же, как пятна на старых фотографиях. Наступала осень, и это было хорошо. Осенью мы свернем лагерь, вернемся домой в Азовск. Здесь уже порядком надоело.

Посмотрев на часы, я увидел, что уже скоро сядет транспортник. Надо было идти на летное поле.

У столовой на крыльце стояла Илона. Она, видимо, увидела меня в окно.

— Виктор Михайлович, можно вас на минуту? — как-то по-штатски, обратилась она.

— Да, Илоночка, слушаю тебя!

— Вы…ты..- она замялась.

— Давай уж на ты, — предложил я, — так будет удобней.

— Ты придешь сегодня ко мне, в комнату? Я буду одна… девчонки на смене, — спросила она, заглядывая в глаза.

— Приду! — ответил я и подумал, что любовь странная штука. Она может возникнуть внезапно, а может после длительных поисков. Кто знает, не поторопился ли я прошлый раз с выводами о себе и Илоне? Надо пробовать пока не получил точного и ясного ответа. Может это не любовь — вспышка, а любовь — узнавание?

Самолет приземлился с небольшим опозданием. Он вырулил с полосы на травяное поле, медленно развернулся, взревел последний раз своими мощными двигателями и затих, огромный, как медведица в берлоге.

Прислонившись к теплому крылу КПМки, я стал наблюдать, как транспортник начали покидать пассажиры. Они шли небольшими группами, слышался смех, не смолкали оживленные разговоры, будто все эти люди не смогли вдоволь наговориться во время полета. Среди группы летчиков мелькнуло угрюмое лицо Волчатникова, который шел, не глядя по сторонам.