Гектор Тобар - 33. В плену темноты

Впрочем, сверхъестественные события происходили не только с нею. Так, семья одного из шахтеров получила от него телефонный звонок, хотя он вместе со своим телефоном оставался глубоко под землей и связи с ним не было. Другие уверяли, будто видели, как души тридцати трех горняков блуждают по северной части Чили. В одном из католических районов Копьяпо, где проживали в основном боливийские эмигранты, соседка Карлоса Мамани заявила, что как-то вечером видела его у себя во дворе. Согласно народному поверью индейцев аймара, дух человека, которому вскоре предстоит умереть, бродит по земле в предчувствии смерти. Эта самая соседка не преминула рассказать жене Карлоса, Веронике Киспе, а заодно и матери Вероники, что видела, как ночью Карлос сидел на крыльце ее дома. На нем была сдвинутая набок бейсболка, но когда соседка подошла к Мамани, чтобы заговорить, он вдруг исчез. Вероника и ее мать разозлились на соседку за то, что она разносит такие слухи, ведь для аймара это могло означать только одно: Карлос умирает. «Зачем ты болтаешь об этом направо и налево? – спросили они у нее. – И не докучай нам больше своими вздорными выдумками!»

Но чудеса и видения смерти и страданий посещали все больше и больше людей. Мария Сеговия воображала, как внизу храбрится, не собираясь сдаваться, ее брат. Молчаливый и сдержанный Дарио Сеговия, с квадратным лицом и натурой стоика, обладающий суровой внешностью прирожденного бойца и воина. В детстве старшая и сильная сестра защищала и оберегала его. Сидя в своей палатке, она слышала шум буровых установок, пытающихся добраться до Дарио и спасти его вместе с тридцатью двумя товарищами. Вокруг нее разбили лагерь представители других семей, и этот своеобразный микрокосм родных и двоюродных братьев становился все шире, вовлекая на свои орбиты города близкие и далекие, и те, что находились на другом краю Чили, и те, что располагались по соседству, – Валленар и Кальдера. Но везде родные знали, что это такое – уметь ждать, пока одни мужчины бурят скважины, чтобы спасти других мужчин. Вскоре лагерь «Эсперанса» насчитывал уже более тысячи обитателей, и все молились, так что «…это было похоже на Иерусалим», как вспоминала потом Джессика Чилла, подруга и спутница Дарио.

Мария Сеговия часто поднималась над этим человеческим муравейником в пустыне, чтобы взглянуть и прислушаться к буровым установкам, вгрызающимся в землю в поисках ее брата. Вскоре она уже могла отличить звук одного бура от другого и приемы, которые использовали разные бригады, – как звучит бур с алмазной насадкой, и когда он останавливается во время пересменки вахты. По ночам буровые установки походили на островки яркого света в чернильном океане непроглядной темноты пустыни. Оживление, шум и свет бодрили и дарили надежду. Но вот, после нескольких дней непрерывной работы, одна из буровых установок остановилась, а вслед за нею – и другая. Несколько часов Мария не слышала ничего. И тогда она направилась к голой скалистой горе, зловеще нависающей над рудником, и стала карабкаться на нее. Глядя вниз с вершины, она убедилась, что была права – вокруг установок не клубится пыль. Спустившись обратно в лагерь, она поделилась с другими семьями своим открытием, и вот уже несколько женщин устремились к воротам, у которых приткнулась будка охраны. «Вы остановили бурение! Остановили!» – женщины колотили в сковородки и кастрюли, которые прихватили с собой в лагерь для стряпни, стараясь поднять как можно больше шума. В конце концов к воротам вышел Голборн и сказал: «Нет, они просто сломали один из буров с алмазной насадкой, и нам нужно всего лишь заменить его. Прошу вас понять и проявить терпение». В последующие дни Мария Сеговия еще не раз поднималась на гору, чтобы проверить, как продвигается работа у бурильщиков и сдержал ли Голборн обещание. Она, пятидесятидвухлетняя женщина, уже ставшая бабушкой, карабкалась на гору, словно герлскаут, подавая пример другим. «Мы стали похожи на диких кошек, скачущих по горам», – говорила она.

В конце концов по требованию Кристиана Барры полиция расставила карабинеров у подножия скалы, чтобы не позволять женщинам подниматься. Но стоило Марии Сеговии в очередной раз отправиться взглянуть, как спасатели бурят скважины, полицейский офицер, издалека заметивший приближение сеньоры, отвернулся и уставился в другую сторону. И она поднялась на свой пост на вершине, откуда были хорошо видны буровые мачты, почти вертикально устремленные ввысь, и диорит, перемолотый в пыль, клубами вздымающийся в небо.

Затем она спустилась, осторожно ступая по предательскому склону, к палаточному лагерю, где под брезентовым покровом расположились семьи пропавших шахтеров. Мертвой и подавленной тишине нет места там, где живут и даже иногда спят семьи двоюродных братьев Сеговия и Рохасов, Дарио Сеговии и Пабло Рохаса. Они пели и тогда, когда сверху на них смотрели крупные южные звезды, и когда их окутывала плотная пелена тумана, время от времени затягивая задорную «Чи-чи-чи, ла-ла-ла, шахтеры Чили!». Бывало и так, что они вспоминали детство троих двоюродных братьев, которым теперь уже перевалило за сорок и которые выросли в окрестных долинах в те благословенные ныне деньки, когда в реке еще была вода.

В течение первых нескольких часов звук работающих буровых установок, отчетливо слышимый даже здесь, одновременно успокаивал и возбуждал. Виктор Сеговия не мог заснуть, напрягая слух до поздней ночи. И только в четыре часа утра в понедельник, 9 августа, спустя восемь с лишним часов после того, как шум буровой установки стал совершенно явственным, он забылся коротким сном. Ему снилось, будто он дома, в своей постели, и вдруг слышит, как его зовет дочка. На мгновение Виктор оказался в каком-то солнечном и светлом месте, сбросив с себя мучительные и гнетущие оковы тьмы, но потом, открыв глаза, обнаружил, что по-прежнему в Пандусе неподалеку от Убежища – лежит, подстелив кусок картона, и его вновь охватили страх и тоска. Но теперь, по крайней мере, шахтеры были уверены, что к ним пробиваются два бура с разных направлений. Несколько часов спустя Сеговия отметил у себя в дневнике, что атмосфера вокруг явно улучшилась: «Мы немного успокоились и обрели уверенность, – написал он. – Здесь, внизу, мы стали одной семьей. Мы превратились в побратимов и друзей, потому что нам довелось пережить то, что выпадает далеко не каждому». Все тридцать три горняка принимали участие в ежедневных молитвах, за которыми обычно следовал прием пищи; в тот день им досталось по одному печенью, крошечной порции тунца на кончике ложки и пятьдесят граммов сухого молока, разведенных водой. После недолгого обеда кто-то впервые заикнулся о том, что неплохо было бы подать в суд на владельцев шахты и потребовать компенсацию за те страдания, что им довелось пережить. В течение следующих нескольких дней разговоры на эту тему будут вспыхивать снова и снова. Хуан Ильянес, эрудированный и начитанный слесарь-механик с Юга, предложил, в случае, если их спасут, заключить «пакт молчания» и рассказать о случившемся только адвокатам, чтобы повысить шансы на передачу дела в суд. Впрочем, его слова вызвали вспышку гнева у Эстебана Рохаса, сорокачетырехлетнего взрывотехника.