Гектор Тобар - 33. В плену темноты

По мере того как к ним приближался бур Т130, на помещения, в которых спали горняки, обрушилась новая напасть. Сначала их донимала невыносимая духота и влажность; на смену пришли отработанная вода и грибок; а теперь настал черед удушливой пыли, которая, смешавшись с водяными парами, медленно ползла по коридорам и галереям рудника. Вот облако ее окутало отметку 105 и Убежище и задержалось там на целых семь дней, начиная с 27 сентября. «Сейчас 7:40 утра, а повсюду пар и пыль, которая скрипит на зубах, – записал в дневнике Виктор Сеговия. – Ощущение такое, будто нас накрыла волна тумана и повсюду оседают капельки влаги».

Горняки беспокойно ворочались во сне, хрипя и задыхаясь в душном пылевом облаке, и Виктор начал опасаться, что, стоит ему вдохнуть эту дрянь поглубже, как он заболеет. Кое-кто из шахтеров пустил по кругу флажки и фотографии, которые их просили подписать, памятные сувениры о том, что уже превратилось в знаменательное событие в современной истории Чили. «Если на чем-то стоят все наши тридцать три подписи, то вещь эта обретает особую ценность», – отметил в журнале Виктор. Однако в воздухе уже повисло ощущение, что время их жизни в заточении скоро уйдет в историю, оставив после себя лишь письменные свидетельства. Вот только как они будут вспоминать его и какими они будут, эти свидетельства? Пока можно не сомневаться лишь в том, что горняки не забудут самопожертвования тех мужчин и женщин, которые не покладая рук трудились ради их спасения, равно как не сотрется у них в памяти и собственная вера и страдания. Виктор Замора уже написал стихотворение на эту тему, и оно даже было опубликовано. «Не падайте духом, друзья, возьмемся за руки / И соединим сердца наши в молитве, – начал Замора, описывая первые их совместные молитвы в подземелье. Кроме того, Замора упомянул и о сожалении, которое испытал при мысли о том, что вынужден расстаться со своей семьей: – …в тот момент я мог думать только о том / как извиниться перед своей женой и сыновьями / они с надеждой и тоской ждут, когда я постучусь в двери». Закончил он свои стихи полным надежды признанием «Мы в твоих руках, Чили».

Впрочем, у этой истории была и обратная сторона. Если взглянуть на нее под другим углом, то глазам представала сплошная череда предательств и самообмана, когда люди отказывались видеть, что рудник калечит и убивает их и что он попросту обречен обрушиться и погубить всех, кто будет под землей. Да, разумеется, к ответственности надо бы привлечь его владельцев, но то же самое относится и к управляющим – вот такую точку зрения высказал, по крайней мере, один из шахтеров. После очередного собрания он обратил свой гнев на начальников смен, Луиса Урсуа и Флоренсио Авалоса. Это из-за вас, парни, мы оказались здесь в ловушке, кричал он им в лицо. Если бы вы закрыли шахту вовремя, нас бы сейчас здесь не было. Горняк угрожал подать в суд на Урсуа и Авалоса по обвинению в «непреднамеренном убийстве» после того, как выберется на поверхность, а также обратиться к средствам массовой информации и рассказать им свою версию событий об ответственности начальника смены и его бригадира за события, происшедшие 5 августа.

Но, как ни рассказывай их историю, вопрос заключался в следующем – кто извлечет из нее выгоду? Давайте поступим по-умному, предложили несколько человек, и не позволим кому-либо еще нажиться на наших страданиях, как всегда бывает. Кое-кто настаивал на необходимости соблюдать пакт молчания, впервые предложенный Хуаном Ильянесом, учитывая то давление, которое оказывают на них газетчики. Ильянес утверждал, что все, что произошло в период с 5 по 22 августа, принадлежит всем в равной мере, а не кому-либо в отдельности. Если они будут держаться вместе, то смогут поровну разделить деньги, которые получат, продав кому-либо свою историю. Но искушение урвать состояние для себя лично буквально витало в воздухе над каждым из них, и иногда ему удавалось запустить скользкие щупальца кому-либо в душу посредством выгодных предложений, сделанных родным и близким, о коих предложениях родственники сообщали в письмах. «У меня на руках блестящий контракт», – сообщил Эдисон Пенья Ильянесу, которому очень хотелось узнать, может ли он принять его, не нарушив правил. Одна компания по производству спортивной обуви предложила Пенье, уже получившему всемирную известность в качестве «подземного атлета», деньги за то, что он будет носить ее обувь, когда поднимется на поверхность. К Ильянесу обратился и Марио Сепульведа, поскольку предложенный пакт, в конце концов, был его творением, и Ильянес превратился в некотором роде в местного юридического консультанта. Сепульведа не признался в том, что у него просят интервью или что репортеры предложили ему иную сделку, но уже сам факт того, что он хочет знать, о чем может и не может говорить, показался Ильянесу подозрительным.

– Послушай, приятель, – начал Ильянес. – На твоем месте я был бы очень осторожен. Потому что между тем, что принадлежит тебе, и тем, что является достоянием всех нас, пролегает очень тонкая грань… И если ты вздумаешь своевольничать, я засажу тебя за решетку. Заруби себе на носу – здесь, внизу, нет ничего, что принадлежало бы тебе лично. Ничего. Или ты хочешь сказать, что если бы мы оставили тебя здесь одного на несколько недель, совсем одного, а потом пришли бы за тобой, то ты был бы жив, здоров и благоухал, вот как сейчас? Нет, приятель. Ты и жив-то до сих пор только потому, что рядом с тобой были еще тридцать два человека.

Сентябрь близился к концу, и Ильянес с Луисом Урсуа и другими начали вслух размышлять о том, а не формализовать ли им свою устную договоренность, чтобы сделать ее юридически обязывающей. «Амбиции семей и родственников рано или поздно должны были заставить шахтеров нарушить пакт, – вспоминал Урсуа. – Амбиции меняют людей, причем не в лучшую сторону». Ильянес и Урсуа видели, как остальные шахтеры понемножку выбалтывают сведения о своих злоключениях прессе. В письмах на поверхность и в разговорах со своим психологом Итуррой они просили прислать им нотариуса, то есть человека, который смог бы облечь их устную договоренность в письменную форму, равно как и подтвердить потом, что они все согласились с нею и подписали ее – при этом по-прежнему оставаясь в подземной западне и ожидая спасения.

Итурра согласился на просьбу, чем навлек на себя неудовольствие администрации Пиньеры. «Меня даже хотели уволить», – признавался он. Шахтеры ведь не сказали Итурре, о чем именно они собирались договариваться с нотариусом, отчасти потому, что не хотели огласки в средствах массовой информации. Поэтому официальным лицам оставалось только гадать: уж не преисполнились ли спасаемые черной неблагодарности настолько, что решили подать в суд на ту самую администрацию, которая сейчас пытается вызволить их из подземной ловушки? Или они уже договорились с кем-либо о продаже своих прав на воспоминания для съемки фильма? Итурра же заявил чиновникам, что все это его ни в малейшей степени не волнует, поскольку шахтеры все еще пребывают под землей и «сделать ничего не могут».