Гектор Тобар - 33. В плену темноты

Дарио Сеговия со своей женой Джессикой открыли собственное дело. Вместо того чтобы покупать и продавать продукты питания, как мечтал Дарио, они стали дистрибьюторами компании, производящей безалкогольные напитки. Дарио управляется с их автопарком, состоящим из двух грузовичков, а Джессика ведет бухгалтерские книги. Их дом превратился в контору, куда по утрам приходят на завтрак их сотрудники. Дарио и Джессика поздно ложатся и рано встают. «Будут у нас когда-либо деньги от кино или нет, но свой бизнес мы бросать не намерены», – сказала Джессика. Мысль о том, что они стали «микропредпринимателями» и пошли по стопам сестры Дарио, Марии, пришлась ей по душе.

«Нет ничего лучше, чем зарабатывать деньги своим трудом, – говорила Мария. – Причем чем тяжелее труд, тем больше вы их цените». Бывший мэр палаточного лагеря «Эсперанса» продолжала работать в Антофагасте, и однажды она продавала пирожные и печенье на блошином рынке, когда ей позвонила одна из дочерей и сообщила: «Мамочка, ты снова должна быть сильной». Ее тридцатишестилетней дочери Химене поставили страшный диагноз – лейкемия. Болезнь быстро прогрессировала, вследствие чего Химену пришлось перевести в палату интенсивной терапии в Сантьяго, и вновь у Марии Сеговии возникло чувство, будто силы природы и сама судьба ополчились против ее семьи, стремясь уничтожить. Сев на автобус, она поехала на юг. Дочь Марии умирает, и, как и любая мать, женщина была готова на все, чтобы помочь ей. Добравшись до Сантьяго, она позвонила самому влиятельному из своих знакомых, министру Голборну. Министр принял ее в своем кабинете, назвал своим другом, обнял, выслушал ее историю и даже уронил слезу. Он пообещал позвонить министру здравоохранения, чтобы обеспечить Химене лучшее лечение из возможных, и не только сдержал слово, но и сам навестил Химену в больнице с букетом цветов, да еще и привел с собой министра здравоохранения. Химена пошла на поправку.

Какой-нибудь циник мог бы, конечно, сказать, что министр Голборн уже готовился к участию в президентской кампании и что Химену в больнице он навестил, пригласив с собой нескольких репортеров, исключительно в целях саморекламы, дабы те напомнили о роли, которую Голборн сыграл в чудесном освобождении пленников из шахты «Сан-Хосе». Сострадание и настойчивость, проявленные им во время поисков и спасения шахтеров на руднике, сделали его одним из самых популярных политиков Чили. Большинство чилийцев разочаровались в администрации Пиньеры, но Голборн оставался восходящей звездой, консервативным лидером, в пользу которого свидетельствовала история бескорыстного служения тридцати трем простым рабочим и их семьям. Казалось, что через два года после завершения спасательной операции партия единогласно выдвинет его кандидатом на пост президента страны. Но его кампания быстро сошла на нет из-за вовремя обнаруженного компромата, полностью перечеркнувшего в глазах чилийцев образ народного лидера: выяснилось, что часть своих сбережений он хранит на незадекларированном счету на Британских Виргинских островах.

Но события в Сантьяго всегда казались далекими и какими-то нереальными Хуану Карлосу Агилару, бывшему бригадиру команды механиков. Он вернулся домой, на крайний юг материкового Чили, в городок Лос-Лагос, и вел тихий и непримечательный образ жизни, который, правда, включал регулярные выступления в местных школах. Негромко и неторопливо, ничуть не выпячивая собственных заслуг, он рассказывал детям и подросткам о необходимости коллективного труда и сотрудничества, о том, как незаметные и скромные люди способны преодолеть самые тяжелые трудности, и как вера может придать сил даже перед лицом неминуемой смерти. О том, что он был одним из шахтерских лидеров под землей, почти никто не знал, но его товарищи-горняки воздавали ему должное, чего вполне достаточно для Хуана Карлоса. Два или три раза в год он пересекает половину Чили, чтобы побывать на встречах в Копьяпо, поскольку его избрали одним из трех членов своего Комитета представителей. Они обсуждали возможность создания фонда помощи шахтерам, оставшимся без средств к существованию. Но Хуана Карлоса не покидало чувство, что он делает недостаточно. Ведь с ним произошло нечто необыкновенное, нечто такое, что едва не погубило его и дало возможность начать новую жизнь. Он помнил лица своих людей в той дыре и тускло-серый цвет «гильотины», преградившей им путь на волю. В письмах, написанных в то время в Убежище и навеянных голодными грезами, они прощались со своими семьями, но вся страна прилагала огромные усилия к тому, чтобы вызволить их из плена вечной тьмы. Хуан Карлос часто спрашивал себя, почему именно ему – из миллионов простых работяг – выпало пережить такое приключение. «Каждое утро я просыпался и спрашивал Господа: и что мне со всем этим делать?»

И вот, через два с половиной года после чудовищной катастрофы, Хуан Карлос Агилар сидел рядом с Луисом Урсуа на пресс-конференции, посвященной созданию шахтерской некоммерческой организации, фонда под названием «Тридцать Три из Атакамы». Своей задачей фонд ставил оказание помощи местным беднякам и неимущим, равно как и perquineros , старателям, намывшим золото и медь, чья культура оказала влияние на детские годы и сформировала семейные ценности нескольких поколений этих тридцати трех шахтеров. Здесь собралось большинство из тех, кто выжил после обвала на руднике «Сан-Хосе», включая Марио Сепульведу, Рауля Бустоса и Эдисона Пенью, а также бывшего министра горнодобывающей промышленности Лоуренса Голборна, которого уже нельзя было обвинить в стремлении заполучить политические дивиденды. Они встретились в гостинице «Антай», расположенной через дорогу от церкви, в которой хранилась католическая реликвия, особо почитаемая местными шахтерами, и сейчас слушали, как Луис Урсуа зачитывал некоторые, подготовленные заранее, положения.

– Почему мы выжили в той трагедии? – вопрошал он. – В чем заключается миссия каждого из нас?

После спасения Луис взял несколько уроков ораторского искусства, и здесь, на поверхности, стал тем, кем не был под землей, – признанным лидером тридцати трех шахтеров, авторитет которого не подлежит сомнению. Он рассказывал мне, что научился разговаривать на равных с «большими людьми», и ему неоднократно приходилось направлять критические деловые письма в адрес влиятельных адвокатов и продюсерских компаний в Сантьяго и Лос-Анджелесе.

Помимо своих обязанностей в качестве лидера тридцати трех шахтеров, Луис оказался связан неразрывными и невидимыми нитями с совершенно незнакомыми людьми из всех уголков земного шара. В Чили, например, посторонние люди рассказывали ему, что никогда не забудут того, где они находились в тот момент, когда им сообщили, что пропавшие без вести горняки обнаружены живыми. Это было воскресенье, день семьи, час, когда родственники собираются за одним общим столом. «Мы едва успели сесть за стол», – говорили они ему, вспоминая, как зазвонили церковные колокола и люди начали выбегать на улицу. Чилийцы, находившиеся за границей в то время, когда 1,2 миллиарда человек по всему миру наблюдали на экранах телевизоров, как разворачивалась спасательная операция, признавались, что быть чилийцем в те октябрьские дни означало чувствовать себя усыновленным всем населением планеты. Совершенно посторонние люди поздравляли нас с тем, что мы – chilenos [67], говорили они.