Лутц Зайлер - Крузо

– Во всяком случае, в гавань они привели Крузо без наручников, и на корабль он взошел тоже без наручников! – гаркнул кок Мике, словно сообщая о победе.

Эд смотрел на этикетку «Линденблатта». Она запотела. Он видел пальцы Крузо, ласково скользившие по бумаге и указывавшие на что-то, подававшие какой-то знак, ему, его жизни.

Наутро в комнату зашел Кромбах. Благоухающий «Экслепеном». Лицо бледное, но блестящее от крема. Эд ожидал небольшой речи. Возможно, увольнения. Директор оперся ладонями на Эдов стол и некоторое время смотрел на море.

– Ласточки, да?

– С тех пор как вылупились птенцы…

– Не больно-то они прочные, эти птичьи гнезда.

Кромбах глубоко вздохнул, смахнул со стола несколько глиняных крошек и закрыл окно. Лишь теперь Эд понял, что он только что потерял дочь или, во всяком случае, увидит ее не скоро, а может, вообще никогда.

– Ты знаешь Алешу. Ты близок к нему.

Эд молчал.

– Начинал он здесь бедным мальчишкой. И хорошо вырос, на удивление хорошо. Те, что приехали позже, почти ничего не знают о нем, о его истории и о том, что тогда случилось. Но тебе он все показал, укрытия, карту правды и даже свои стихи, насколько мне известно. – Он обернулся к кровати и посмотрел Эду в глаза. – Я имею в виду, свои собственные стихи, напечатанные на нашей старой отшельницкой машинке.

На крутой береговой лестнице Эд чуть не упал. Перед уходом он подцепил клещами раскаленный уголек, отрезал им кусок душевой занавески и завернул в него папку. Включил фонарик и прислушался. Решил отныне все делать совершенно спокойно, одно за другим. Он никогда не воспринимал это как совет, только как поговорку: одно за другим – до полуночного патруля времени будет достаточно.

Над водой еще брезжил свет. Тонкая белесая полоска, заключенная в темноте.

– Уже поздно.

– Извини, пожалуйста, может быть, это последний раз.

– Может, да, а может, и нет. Когда у тебя возникают трудности, ты приходишь ко мне, верно?

– Не повезло мне, старина, попросту не повезло, – пробормотал Эд, ощупью пробираясь в пещеру. Его лисица стала жестким, щетинистым куском кожи. Он осторожно сдвинул трупик в сторону и принялся выкапывать довольно большую ямку.

За неделю до Дня острова Лёш спрятал в подвале папку со стихами, на всякий случай, из осторожности, как он сказал. Стихотворений было штук сорок, а может, пятьдесят – сборник Крузо.

Эд аккуратно заровнял ямку и подвинул трупик на место. Снова посветил фонариком. Его лисица – просто сапожная подметка.

– А карта, герой?

Эд неподвижно смотрел в пещеру.

– Что такое несколько стихов по сравнению с картой, картой правды?

До Радиологической станции он шел почти целый час. Сил для такого перехода было пока маловато, но все равно приятно находиться на воздухе, двигаться, шагать под открытым небом, чувствовать на лице прохладный ночной воздух. Пришлось сперва вновь подняться на кручу, а потом спуститься меж холмами к заливу. Больное место под глазом начало пульсировать, но он больше не боялся, что его обнаружат. Подчинялся теперь другим правилам, той первой, по сути, ребячливой уверенности в дружбе и в том, что ее составляло, коль скоро она неподдельная и единственная.

Дверь старой трансформаторной, которую Крузо называл Башней, оказалась открыта. Эд старался держать свисающие шерстяные одеяла подальше от лица и в конце концов отыскал лестницу. Несколько ящиков выдвинуты. Карта исчезла.

– Опоздал, опоздал!

Эд едва не рухнул на колени.

– Не бойтесь, я просто сижу здесь, молодой человек.

Вытянутой рукой фигура в кресле заслонилась от Эдова фонарика.

– Прошу вас…

На коленях у незнакомца сидела кошка, голова у нее большущая, как у младенца. Кошка Крузо. Широкие плоские лапы обнимали колено сидящего.

– Вы много вздыхали, когда я видел вас последний раз. Как ваше лицо?

– Хорошо, – машинально ответил Эд, на большее его не хватило. Глаза мало-помалу привыкли к темноте. Он понял, что напротив него сидит профессор Роммштедт, приемный отец Крузо, начальник Радиологической станции.

– Я сделал несколько ваших снимков, как вам, наверно, известно.

Эд попытался собраться с мыслями. Профессор протянул ему руку. Эд быстро шагнул ближе. Крупный мужчина, даже когда сидит. Кошка распахнула пасть.

– Кадр, в смысле снимок получился очень хороший, по словам островной докторши. – Профессор в кресле умолк, а не слишком внятная фраза эхом гудела в помещении, долго, пока ее незначительность не стала очевидной.

– Снимок… н-да, в здешних обстоятельствах снимок, пожалуй, самое малое. Но оставим это. Я рад, что вы при-шли. Рад, что у Алеши есть на острове настоящий друг.

Эд открыл было рот, но Роммштедт остановил его. Попросил зажечь свечу на письменном столе Крузо.

– Да, они уже побывали здесь, даже скорее, чем я. Ну и что? Наверно, они всегда здесь, все знают, все видят… Первый раз они пришли после смерти Сони или, лучше сказать, после ее исчезновения. Алеше было девять лет. Тогда они брали в оборот каждого из нас, даже совершенно растерянного Алешу. Он долго не мог вымолвить ни слова.

Профессор замолчал. Вероятно, был в шоке. Судя по всему, ждал Эда или кого-нибудь еще. На нем была черная куртка и коричневые вытянутые на коленях вельветовые брюки. Такое впечатление, будто он недавно работал в саду. Лица его Эд разглядеть не мог, только короткие серебристые волосы.

– Каждое лето оба строили песчаный замок, внизу, на нынешнем кельнерском пляже, украшали его надписями из черных камешков, гальки и базальта, этакая мозаика, они выкладывали ее дни напролет, подлинное произведение искусства. Там были их даты рождения и имена, Соня и Алеша – Алеша от Алексей, так его называла мать.

– Артистка.

– Они были на пляже. И Алеша видел, как сестра пошла к воде, но наверняка не больше. Останься пока здесь и жди, не сходя с места, вот так она ему сказала. Чтобы он пока ждал ее, в песчаном замке. И все. Позднее он рассказал нам об этом, сквозь слезы. Он ждал, но она не вернулась. И в сущности, так и продолжается до сих пор – он не уходит, ждет ее. Если вы понимаете, что я имею в виду. – Роммштедт наклонился вперед, и Эд увидел тонкие кустики седых волос, торчавшие из его ушей; словно слух протягивал в темноту свои щупальца.

– Лёш никогда об этом не говорил.

– Знаю. Лёш от Алеша, да? Лёш и Эд, двое друзей.

Эд спрашивал себя, говорил ли Крузо о нем, упоминал ли его в своих рассказах – Эд, как «э-э», пустяк, не более чем заполнение пауз.

– После смерти матери зять передал нам детей под опеку. Они были неразлучны. Но в общем-то даже больше. Они были созданы друг для друга, вся их тяжкая история, их беда предназначила их друг для друга. Они не могли друг без друга обойтись.