Лутц Зайлер - Крузо

– Предатели теперь повсюду, и на телефоне тоже. Все подслушивают, мракобесы. Море тоже паршивый предатель, Эд, ты знаешь?

Вроде как без разбору Крузо перечислял населенные пункты, места, которые называл корневыми, – Плауэн, Гота, Печ, Брно, Краков, Курск, Павлодар, Караганда…

На улице стемнело.

Эд включил свет и выдернул из розетки штекер обогревателя. Принес из буфета стакан воды, напоил Крузо.

– Вода – самый паршивый предатель, Эд. Я имею в виду глубокую воду, тебе это известно.

Он опять закашлялся. Ему становилось все хуже. На коже проступили странные пятна, вокруг глаз залегли круги, темными тенями спускавшиеся на щеки.

– Жаль, очень жаль, старая Луковица, – пробормотал Крузо.

Путь до буфетной стойки вдруг оказался долгим, и глухой звук шагов по половицам уже не внушал Эду ни малейшего доверия. Помещения медленно сменяли друг друга, сезон миновал.

– Эд! Эд? «Дорнбуш» горит.

Эд еще немного посидел за письменным столом, потом забрался к Крузо в постель. Товарищ отвернулся, прижал лоб к стене. Он стонал и охал, пока изнеможение не утянуло его в сон. Около полуночи новый приступ озноба. Крузо трясло, он лепетал что-то неразборчивое. О матери, артистке-канатоходке, о трех медведях на фантике от шоколадной конфеты. Упомянул русский городок № 7 и какого-то «фонтанного мастера», фонтанного мастера из Сансуси.

– Зародыш подлинной свободы, Эд, развивается в несвободе.

Он говорил все тише. Под конец только шелест, прерывистое дыхание.

Эд изо всех сил старался хоть немного согреть товарища, но озноб был слишком силен. Порой казалось, Крузо хочет оттолкнуть его, отбросить. Тогда Эд обнимал его еще крепче и напевал стихи. «Вечер в сад забрел, плутая; Соня ходит в синей дреме. Проплывает птичья стая…» [27] Г. Тракль. Соня. Перевод А. Прокопьева.

А затем настал покой. Лишь глухое вибрато его лба по стене, будто он не мог не выстукивать свой СОС в стены «Отшельника».

Эд решил утром отвезти Лёша на тележке в гавань, к первому парому. А оттуда в Штральзунд, в больницу. Может быть, он даже сумеет затащить тележку сюда, в эту комнатушку, прямо к кровати. Да, так я и сделаю, думал Эд. Прижал губы к мокрой от пота спине Крузо. Потом ухо. Потом опять губы. На секунду – запах рождественской выпечки. Что-то с корицей. Плечи Эда задрожали – и накатило. Без единого звука он дал волю слезам.

Стол персонала завален чемоданами и дорожными сумками, которые громко спорили, о Боге, о мире, о новых пунктах назначения. Все были крайне возбуждены, ведь по-настоящему никто не знал, что ждет впереди, на Мёне, на Гавайях, в Шанхае. Даже обшарпанная Эдова сумка из кожзаменителя и та взяла слово. Пока кума Смерть не вошла в ресторан и все не замолчали.

«Это не смерть, – прошептал фибровый чемодан Кромбаха, – это всего лишь… перевозчик…»

Всего лишь перевозчик, грезил Эд.

К нему приближалась звезда, звезда из глубин мрака.

Пока Эд не осознал, что происходит, все словно бы состояло из быстрых вздохов. Крупная фигура возле кровати. Расстегнутая шинель. Пряжка ремня с советской звездой. Она стукнула по стакану на столе, и стакан преобразился: тихонько звенящий грааль, полный прощальной музыки.

– Мы ждали всю ночь, я так рад, что вы… Мы ждали и…

Против света настольной лампы Эд вначале мог различить лишь нижнюю половину крупной фигуры. Высокий седой великан, шинель до колен, по-командирски наброшенная на плечи. Полуослепнув, Эд перевел взгляд на широкие, расплывчатые погоны. Пустые рукава и ярко-красная полоса у подола шинели, без сомнения – генерал. Точно парализованный, он по-прежнему лежал под одеялом. Крузо повернулся во сне и правой рукой обнял Эда за плечи – как бы желая то ли удержать, то ли защитить.

Второй военный, в морской форме, вошел в комнату и, не раздумывая, откинул одеяло. Хватка Крузо стала крепче, но без толку. Моряк без церемоний вытащил Эда из постели. Потом начал осматривать Крузо, тот тяжело дышал, но озноб как будто прекратился.

Эд, словно и он теперь тоже военный, стал рядом с кроватью и попытался еще раз доложить:

– Мы ждали, всю ночь, телефон не работал…

В этот миг его захлестнул стыд. Раздетый товарищ и он, полуголый, жалкий, руки по швам, если б на нем были брюки.

Генерал тоже казался смущенным, взял со стола флакон, прочитал этикетку.

– «Экслепен»?

Голос, точно глухой раскат.

– Шестьдесят процентов спирта, – пользуясь случаем, облегченно выдавил Эд. – Я растер им Лёша… то есть Алексея, его бил озноб, он… травмирован.

Он кивнул на Крузо и показал где, тронув собственный затылок. Генерал рассеянно опустил початый флакон в карман шинели. Эд снова кивнул – на шеренги резервных флаконов в шкафу, но великан то ли не заметил приглашающего жеста, то ли сделал вид, что не заметил.

От всей его фигуры веяло торжественностью, он не выглядел временным командиром. Взгляд – уже приказ. Тонкий коричневый ремешок тянулся наискось по груди, от правого плеча к левому бедру, где Эд предположил оружие.

Крузо застонал, и моряк сделал знак. Он наложил жгут и поставил капельницу, которую теперь покачивал над постелью, словно так нужно для лечения. Эд испуганно отпрянул, но генерал, быстро шагнувший к нему, просто взял со стула фотографию. Ошметок.

Лицо генерала. Эд узнавал большие уязвимые щеки Крузо, их бесконечную поверхность, серую и пересохшую, казахскую степь, в степи верблюд, на нем Соня и Крузо, брат и сестра, на пути к Аральскому морю. Но они туда не добрались, потому что с каждым шагом берег озера немного отступал вдаль.

Что тогда случилось? – спросил Эд.

Для каморки Кромбаха вопрос был слишком велик. Заданный лишь мысленно, он тем не менее мгновенно заполонил всю комнату, отчего генерал вдруг удалился. Фото он положил на старое место. Моряк, который сумел прикрепить капельницу к ручке конторского шкафа, последовал за ним.

В ресторанном зале толпились военные. Советские моряки. Устало сидели за столиками, словно уже давно ждали заказов. Когда появился генерал, они вскочили, распространяя облако кисловатого запаха. По команде принялись отламывать ножки от стола для персонала. Медик собирал скатерти. Причем следил, чтобы ни одна пепельница не упала на пол. Удары по столу выполнялись прицельно, добросовестно, и Эд решил, что это вовсе не возмездие, не начало карательной операции.

Восьмое ноября. ВС – 7:09, ЗС – 16:18. Наверняка именно так написано в гермесовском ежедневнике, но Эд давно не пользовался своим импровизированным дневником, а в этот день по-настоящему вообще не рассвело. Точно последние забытые гости бесконечной осени, на террасе сидели капитан второго ранга и двое его солдат. При появлении генерала Фосскамп вскочил и отдал честь. Один из солдат не сумел вскинуть автомат на плечо, держал его прямо перед грудью и застыл в такой позе. Генерал бросил руку к козырьку фуражки и поверх столиков что-то крикнул по-русски.