Джон О'Хара - Жажда жить

— И куда же?

— А ты бы куда хотела?

— Хорошо бы в пансионат.

— Почему бы нет? Мне тоже хотелось бы послать тебя в пансионат. Сама я там, ты знаешь, никогда не училась, но, думаю, девочки многое теряют, если не попадают туда.

— А ферму ты продашь?

— Нет, с чего ты взяла?

— Ну как, ведь если мы уезжаем, то и не вернемся. Разве нет?

— Говорю же тебе, на время, — повторила Грейс.

— И все же, может, и не вернемся. — Девочка потупилась.

— Почему ты так говоришь, родная?

— Потому что мне так кажется, мама. Но мне все равно.

— Правда? А что, если все же остаться? Скажем, на год?

— Давай поживем здесь до Рождества, а потом поедем.

— Хорошо, дорогая. Так и поступим. И вот еще что. Я не хотела говорить раньше, но ферма принадлежит тебе. Тебе и Альфреду. Вернее, перейдет, когда тебе исполнится двадцать один. Так написано в папином завещании.

— Какой он добрый, — сказала девочка.

— Конечно, добрый, и он очень хотел, чтобы ферма досталась вам с Альфредом, особенно если и вы этого хотите. Ну что ж, а теперь тебе, наверное, пора поцеловать меня на ночь.

Девочка чмокнула мать в щеку и вышла из комнаты, но через минуту-другую вернулась.

— Что-нибудь забыла, дорогая? — подняла голову Грейс.

— Не оставайся здесь одна, мама, чего в окно глядеть?

— Так разве я гляжу? Все равно ведь ничего не видно, темно.

— Пошли наверх, а?

— Чуть попозже, родная. Ну, иди сюда, поцелуй меня еще раз и ложись спать.

В доме стало уже совсем тихо, замерли вдали мягкие шаги и звуки, доносившиеся из ванной и туалета, когда Грейс села за стол Сидни, положила на промокательную бумагу большой лист почтовой бумаги с вензелем фирмы и потянулась за автоматическим пером с серебряным колпачком, которое кто-то подарил Сидни. Она изучающе посмотрела на его изящную оправу, и в голову ей пришли две мысли: она понятия не имела, кто именно подарил мужу эту ручку, это одно; и второе — за все то время, что ручка была на столе и ею постоянно пользовались, сама она ни разу не наполняла ее чернилами. Пустой она никогда не была, но она, Грейс, ее не наполняла. Грейс импульсивно набросала несколько слов и, уж начав писать, не отрывала пера от бумаги.

Альфред, родной мой.

Раньше мне казалось, что письмо это написать будет неимоверно тяжело, как никогда, но теперь я вижу, что ошибалась, совсем не тяжело, и мне остается лишь надеяться, что и читать его и осмыслить будет несложно. Для начала, чтобы ты был готов, скажу, что мне придется говорить о некоторых неприятных вещах, однако же, вынужденная еще раньше рассказать о них Анне и гордая тем, как она это восприняла, не сомневаюсь, что и ты, старший, более взрослый, позволишь мне гордиться тобой. Я уверена в этом, потому что иначе откуда бы это внезапно охватившее меня чувство, что я должна все тебе рассказать и ты поймешь?

Примерно год назад я познакомилась с мистером Холлистером — автором юмористической колонки в «Часовом», уверю тебя, это случайное знакомство не переросло и не могло перерасти в нечто более серьезное, ибо он женат, у него, если не ошибаюсь, двое детей, и он несколькими годами моложе меня. Тем не менее каким-то неведомым для меня образом распространились гнусные сплетни, дошедшие до его жены, миссис Холлистер. Хочу еще раз подчеркнуть, что ничего между мистером Холлистером и мной не было, тебе достаточно вспомнить прошлое лето, чтобы понять, что, мягко говоря, чрезвычайно маловероятно, чтобы я виделась с ним, ведь все лето я провела на ферме. Тем не менее эти гнусные сплетни, повторяю, дошли до миссис Холлистер, да еще с такими подробностями, что бедная женщина только что умом не тронулась. Дошли они и до твоего дяди Брока, который, руководясь самыми лучшими намерениями, решил положить конец этим дурацким разговорам, для чего пригласил мистера и миссис Холлистер к нам на ферму в День благодарения пострелять в мишень. Это было сегодня. Или, пожалуй, уже вчера, поскольку время уже за полночь. Мистер Холлистер приехал с Мартиндейлами на их машине, а миссис Холлистер ехать с дядей Броком отказалась. Каково же было наше изумление, когда несколько позже она все-таки появилась, одна и вооруженная пистолетом. Она приблизилась к тому месту, где стояли мистер Холлистер, дядя Брок и я, вытащила пистолет и несколько раз выстрелила, но ни в кого, спешу успокоить тебя, не попала. Мистер Холлистер бросился к ней, разоружил и увез с фермы. Естественно, праздник был испорчен, и все наши гости, а их было более сорока, разъехались по домам. Первое, о чем спросила Анна, было, арестовали ли эту женщину, но вряд ли мне нужно объяснять тебе, что о таких крайних мерах мы даже не задумывались. Тем не менее я долго и серьезно размышляла над тем, что произошло, и говорила об этом с твоей сестрой и пришла к выводу, что в сложившейся ситуации лучше всего запереть дом и уехать из Форт-Пенна по меньшей мере на год. Чтобы быть до конца откровенной, скажу также, что обдумываю возможность окончательного переезда в какое-нибудь другое место. Пока же пусть будет год, и если вам с Анной придется по душе другой город (или сельская местность, но только не эта), то оно и к лучшему.

Прежде чем объяснить причины такого решения, спешу ответить на твой естественный вопрос: да, Рождество мы проведем здесь. Мне совершенно не хочется нарушать твои возможные планы на праздники. Скажу больше, я ни при каких обстоятельствах не уехала бы отсюда до Нового года. Покажется тебе это удивительным или нет, но я придаю большое значение «приличиям». Скажем, завтра у меня, как всегда по пятницам, обед в гостинице, из чего, с одной стороны, следует, что всякие там сплетни вызывают у меня всего лишь презрение, а с другой, что мне небезразличны «приличия». Я уверена, что этот печальный вчерашний инцидент никоим образом не испортит тебе праздники, но, с другой стороны, боязнь риска была бы недостойной и всех нас, и твоего отца, который всегда так высоко ставил мужество, и физическое, и моральное. Как я уже сказала Анне (или, может, это она мне сказала), мы будем вести себя так же, как три года назад, когда мы потеряли нашего чудесного брата и сына и любящего отца и мужа. Тогда я впервые воочию убедилась, насколько вы с Анной оправдываете наши лучшие ожидания. Я всегда гордилась вами обоими, но особенно — в ту пору страданий и печали, когда вы вели себя с достоинством, какого трудно было ожидать в ваши годы. С тех пор прошло три года, и обстоятельства иные, но в известном смысле они требуют даже большего достоинства, чем тогда. Я настолько верю в вас обоих, что не собираюсь давать никаких советов касательно той или иной возможной ситуации, полностью полагаюсь на ваше собственное суждение.

Что касается того, что поначалу кому-то может показаться, будто мы, так сказать, бежим из-под огня, могу лишь повторить, к этому надо быть готовым. Но если мы знаем, что решение уехать — это наше собственное решение, к которому мы пришли самостоятельно, не прислушиваясь ни к каким намекам со стороны, то в поведении нашем нет ни капли трусости. А еще важнее — отдавать себе отчет в том, что, хоть мы и покидаем Форт-Пенн, Форт-Пенн нас не покидает. Понять это непросто, особенно поначалу, но понять надо. Мы есть то, кто мы есть, и самим актом расставания мы выражаем свой протест против того, что происходит с Форт-Пенном в последние годы. У нас по-прежнему есть наши добрые друзья, те, кого мы знаем всю жизнь, но наш город меняется настолько стремительно, что через десять лет это будет другое место, не то, что мы когда-то знали и привыкли любить, и как раз сейчас подошло время расстаться. Эта ферма, по завещанию отца, принадлежит тебе и Анне, и так будет по крайней мере до того момента, когда Анне исполнится двадцать один. Ты всегда сюда можешь приехать, особенно на летние каникулы. Правда, Анна после рождественских праздников собирается в пансионат, и оба вы говорили, что собираетесь все больше времени проводить вдали от дома, так что вроде ничто вас здесь особенно не держит. В школе у тебя завелось много друзей, а когда поступишь в Йель или Принстон, будет еще больше. В принципе мне хотелось бы, чтобы у тебя появилось какое-нибудь дело в Нью-Йорке, но это отдаленное будущее, говорить и думать еще рано. Анна тоже собирается поступить в колледж, а это значит, что и она будет далеко отсюда, и друзья ваши тоже будут далеко. Что касается меня, то большую часть зимы я проведу в Нью-Йорке, потом подыщу себе где-нибудь дом, а летом мы все можем поехать за границу. Давно уж пора посмотреть мир, не все же в Пенсильвании сидеть, и, надеюсь, мы будем много путешествовать, а Нью-Йорк сделаем своей штаб-квартирой.