Джон О'Хара - Жажда жить

До определенного времени я не собираюсь ни с кем делиться этими планами, разве что с ближайшими друзьями и родичами, и тебя прошу никому ничего не говорить до окончания каникул. От тебя-то у меня секретов, конечно, нет, ты ведь теперь единственный мужчина в семье. Ты всегда был и остаешься прекрасным сыном и братом, и мы с Анной продолжаем рассчитывать на тебя. Мне много еще хочется сказать тебе, но, наверное, у тебя и без того накопилось немало вопросов, и ты мне напишешь еще до начала каникул, а я постараюсь ответить на них со всей откровенностью, зная, что адресованы они любящим сыном своей любящей матери.

Грейс перечитала письмо, положила его в конверт, запечатала и наклеила марку. Затем положила на столик в коридоре, но передумала, накинула висевшее в платяном шкафу твидовое пальто, положила в карман письмо и небольшой никелированный фонарь и медленно направилась по проселку к почтовому ящику. Там она сунула письмо в щель, подняла металлический флажок и некоторое время не двигалась с места, задумчиво глядя в небо. Было холодно, луны не видно. Грейс подняла воротник пальто, поглубже засунула руки в карманы и опустила голову. В это время в глаза ей ударил луч света.

— О, это вы, мэм, — раздался мужской голос.

— Я, а вы кто? Глаза слепит, не вижу…

— Даффи, мэм, из полиции штата. — Он осветил себе лицо. На нем была форменная шинель с портупеей, в кобуре пистолет. — Меня послали присмотреть за порядком. У вас фонарь есть?

— Вот он, в кармане. Но я и без него дорогу назубок знаю.

— Вы вооружены?

— Нет.

— В таком случае позвольте вас проводить.

— Спасибо, пошли. Может, кофе выпьете? С сандвичем? — Они пошли к дому.

— Так считается, что вы не должны знать о моем присутствии, — засмеялся полицейский.

— А где ваша лошадь?

— Я на машине. За сараем оставил, чтобы не видно было, — пояснил он. — Потому что опять-таки вы не должны знать, что дом охраняется.

— Что ж, коли так, притворимся, что я не подозреваю о вашем присутствии. Налью кофе в термос, оставлю на кухонном столе несколько сандвичей, и если утром их не будет на месте, я лично останусь в неведении, кто все это взял. Ведь я никого не видела.

— Все правильно, мэм, — козырнул Даффи.

— А если дверь в кухне осталась незапертой, а свет невыключенным, так это просто по рассеянности.

— Бывает.

— Ну вот, мы и пришли. Спасибо за заботу, Даффи, и покойной ночи.

— Покойной ночи, мэм.

Он постоял среди деревьев, глядя, как сначала в кухне зажигаются, потом гаснут все лампочки на первом этаже, затем вспыхивают и вскоре гаснут наверху. Немного погодя Даффи обогнул дом и вошел в кухню. На столе стояли термос, чашка с блюдцем, кувшин со сливками и сахарница. Тут же лежала салфетка. Он поднял ее — на большой тарелке лежали обернутые в вощеную бумагу сандвичи, штук десять.

— Целое пиршество, — вслух произнес он. — Умеют же жить сукины дети.

Даффи снял шляпу, отстегнул пояс с кобурой, снял шинель и принялся за еду. В большом доме было тихо, как в глубокой дреме.

В воскресенье, 21 декабря 1947 года, у Грейс собралось на коктейль несколько человек. Хотелось подбодрить Эдгара Мартиндейла, направлявшегося через Нью-Йорк на обследование в одну из бостонских клиник. Эдгар и Бетти остановились на ночь в гостинице, принадлежащей Грейс, и наотрез отказались идти в театр, но тайком от Эдгара Бетти согласилась принять участие в небольшой вечеринке, которая могла бы отвлечь его от вызывающей сильные боли множественной геморрагической саркомы. Грейс было тем проще уговорить друзей, что Колдуэллы тоже оказались в Нью-Йорке, где Рене делала рождественские покупки, да и Альфред с женой и Анна с мужем обычно заходили по воскресеньям.

Эта вечеринка сослужит добрую службу интересам данного повествования, ибо она откроет перед читателем верную картину одного дня из жизни Грейс спустя почти тридцать лет после того, как она уехала из Форт-Пенна. Разумеется, нетрудно просто поставить точку, когда история уже рассказана, а история Грейс и Форт-Пенна рассказана на предшествующих страницах. И все же читатель имеет некоторое, пусть небесспорное право поинтересоваться, что произошло с Грейс после. Сжатый отчет об этой вечеринке, случившейся в 1947 году, способен отчасти удовлетворить любопытство.

Большинство гостей Грейс (хотя и не все) уже были представлены на этих страницах. Все, что следует добавить, будет добавлено, новые лица — представлены, и после каждого представления или добавления последует краткий диалог, позволяющий по возможности раскрыть взаимоотношения Грейс с каждым данным персонажем.

Альфред, приближающийся ныне к началу среднего возраста, в недалеком прошлом достиг того, в чем было отказано его отцу, — получил во время войны чин старшего лейтенанта. До того он несколько раз пытался попасть на флот, но безуспешно, и в качестве инструктора Управления стратегических сил сновал челноком между Вашингтоном и одной из секретных военных баз в горах Виргинии. Эта же работа, но уже в Англии (инструктаж по кодированию военных сообщений), позволила ему получить ленточку участника боевых действий на европейском театре, хотя непосредственно на фронте он не был. После войны Альфред вернулся на работу в адвокатскую контору «Мэрфи и Оглторп», на Уолл-стрит, 46. Проживает на Парк-авеню, 999, имеет дом в Саутхемптоне.

Грейс. Налить что-нибудь?

Альфред. Нет, спасибо.

Грейс. Что-то новенькое.

Альфред. Да, но это временно.

Грейс. Жаль, что временно.

Альфред. После таких разговоров, ма, это время может сократиться еще больше. Я не пьяница.

Грейс. Да я думаю лишь о твоей фигуре.

Альфред. А, ну понятно.

В девичестве Моника Фитцпатрик. Родилась в Саутхепмтоне, в католической общине. Выпускница нью-йоркской Серед-Нарт, парижской Сакре-Кер, двух колледжей — Спенс и Манхэттенвилл. Женщина исключительно благочестивая, лишенная чувства юмора, привлекательная, аккуратная, склонная к снобизму. Ее старшая сестра замужем за итальянцем, папским легатом, и, по слухам, гомосексуалистом, чья политическая деятельность при Муссолини едва не стоила Альфреду места в Управлении стратегических сил. Но Капелли хотя бы создавал фон, на котором собственный брак казался Монике едва ли верхом блаженства, и она сознательно обманывала себя, закрывая глаза на любовные похождения Альфреда. У нее было трое дочерей, Энн, Роза и Бренда — все ученицы школы мисс Хьюитт, и один сын, Сидни (Патрик Джон) Тейт Второй, сейчас он находился в портсмутском приорате. Она пыталась понять Альфреда и, не преуспев в этом, полюбила его светские манеры, не позволяющие выставлять романы напоказ, что могло бы подтолкнуть ее к совершенно невозможному для нее разводу.