Сергей Коровин - Синяя книга алкоголика

ЗВЯГИН. Мне бы совершенно не хотелось, чтобы меня так превратно поняли, господа!

КОРОВИН. Ты просто держишь веревочку из того, большого мира. Отпусти ее.

ЗВЯГИН. Мне бы хотелось, говоря, говорить самому все-таки. По возможности. Да, обвинив меня в таком погрешении, ты уже заставил меня испытывать ощущение вины непонятно перед чем. Но может, ощущение вины – глубоко экзистенциально, может, это именно то, что ищет человек, употребляющий алкоголь. И вообще, тяготеющий к любого рода кайфу. Может, не собственно то эфемерное чувство, которое он испытывает, пока не нажрался. А последующее страшное, трагическое, глубоко мучительное ощущение того, что твой организм согрешил или не организм только, а и все твое существо, – может быть, оно и является целью каждого пьяницы, конечной и неотменимой целью?

КРУ САНОВ. То есть осознание сущности греха?

ЗВЯГИН. Да, познание греха.

ЛЕВКИН. А как это связано с техникой безопасности?

СЕКАЦКИЙ. У Битова есть такая строчка: последняя недоговоренность всегда сильнее желания договорить до конца. Она мне очень нравится и удивительно четко действует в этих вещах. Вот люди выпившие приезжают, общаются, все это видят, но никто не подает виду… и странно растягиваемая пауза, до того как найдется кто-то невменяемый, который скажет: «Да ты же пьян, сволочь!» Колоссальное разрушение всего, сплошной звон посуды на весь мир. Но странным образом обычно все сходит с рук, остается в недоговоренности.

КРУСАНОВ. Умолчание о главном гораздо сильнее и выразительнее всех навешенных на него слов. И это очень правильно.

ЗВЯГИН. Мы пока ничего еще не сказали о кайфоломах, кстати. Это отдельная соседствующая зона, которая…

ЛЕВКИН. Кто это?

КОРОВИН. Это всякая сволота, которая пьет умеренно. Я так считаю, что это, конечно, вообще не люди. Они нам не товарищи.

НЕКТО. Можно я зачитаю? У меня как раз текст есть про кайфоломов с собой.

КРУСАНОВ. Имя, пол, возраст?

НЕКТО. Александр Неманис.

(Читает текст о том, как пришли трое к четвертому, сначала не хотели, а потом все-таки стали что-то пить.)

КРУСАНОВ. Андрей, приступай к обязанностям.

ЛЕВКИН. К каким?

КРУСАНОВ. Ну, не знаю. К каким-нибудь.

СЕКАЦКИЙ. Тебе пора подвести промежуточные итоги.

ЛЕВКИН. Какие промежуточные итоги?

ЗВЯГИН. Я могу подвести промежуточный итог. Мне кажется, что кайфоломом может оказаться всякий, даже собственно алконавт.

(Все: тихое согласие.)

ЛЕВКИН. А с какой целью они это делают?

КРУСАНОВ. Не надо уточнений. Кайфоломом может быть всякий. И все, точка!

КОРОВИН. Я не хочу, чтобы это явление существовало вообще.

ЗВЯГИН. На самом-то деле это не означает, что его нет.

КРУСАНОВ. На самом-то деле они и топчут твою суверенность.

КОРОВИН. А я не хочу, чтобы это существовало. Я с удовольствием примиряюсь с тем, что сербы займут этот чертов мусульманский город, гори он огнем, но я не могу примириться с существованием такой язвы, как кайфоломы.

ЗВЯГИН. А ледоколы?

КОРОВИН. А что ледоколы? С ледоколом охотно примирюсь. Дело в том, что на ледоколах ребята обычно все вот такие, мировые, и без этого дела за стол не садятся.

СЕКАЦКИЙ. В этой проблеме интересно другое. Не то, что кайфоломом может быть каждый, но почему они делают такой огромный допуск в терпении, и только, если уж это совсем ни в какие ворота не лезет, – только тогда кто-то произносит эту сакральную фразу («Ты пьян!»), сопровождаемую звоном посуды. Область допуска очень велика. Всегда существует очень широкий круг адаптивности людей к разной степени алкоголизации окружающих, пока те сохраняют какой-то минимальный уровень вменяемости, – вот что удивительно.

ЗВЯГИН. Меня очень путает слово «алкоголизация», это слово из правых газет.

СЕКАЦКИЙ. Но мы вкладываем в него другой смысл, никто не мешает.

ЗВЯГИН. Ну, понятно, понятно…

СЕКАЦКИЙ. Дело в том, что это странная идея…

ЗВЯГИН. …хотя – почему?

СЕКАЦКИЙ. …огромного терпения, идея, что выпившему человеку простится многое такое, и это не только в русской ментальное™, но в русской ментальное™ это совершенно очевидно, и четкий драйв модуса…

ЗВЯГИН. Но выпивший человек может быть другому кайфоломом, вот в чем дело! Например, очень пьяный человек даже может сказать менее пьяному: «Ты пьян!» Правда, очень многое зависит от интонаций, слогоразделения и так далее.

КОРОВИН. Но вот юноша. Бедный, опьянел в первый раз, а ему говорят: «Ты пьян, ты свинья, фи!» Мальчик может получить травму на всю жизнь. А ты скажи Хренову, что он пьян? Он тебя просто не услышит.

ЛЕВКИН. Нет, он скажет: «Ничего подобного».

КОРОВИН. Нет, он не услышит. А вот если ты скажешь: «Давайте еще по одной» – вот это он услышит обязательно.

ЗВЯГИН. Хочу сказать, что меня в нашем разговоре интересует нечто невычлененное. Все, что мы вычленили, – прекрасно, но ведь чем хорош алкоголь, что в каком-то узком диапазоне он настаивает на том, чтобы человек сказал нечто неформализованное, не вычлененное из ряда букв…

КРУСАНОВ. Все, что мы вычленили, – замечательно и противоречиво, ведь мы в разведке. Донесения каждого противоречат донесениям другого и как бы не соответствуют. И вот что я вам скажу, господа, неформализованное – в жизни есть лишь несколько достойных вещей: гигиена, выпивка, своевременный разврат… и еще кое-что. Все остальное не так важно, поскольку недостаточно прекрасно.

ЗВЯГИН. Но если у тебя полна сумка бутылок, то не дай бог, чтобы была разведка боем.

ЛЕВКИН. Ну что, плоская шутка, бывает…

ЗВЯГИН. Ну, мы ее потом выбросим.

ЛЕВКИН. Нет, я ее оставлю. Все-таки определяет стадию.

ЗВЯГИН. Да, то есть не просто как констатацию, но и как демонстрацию… Насколько я понял из приватного обмена летучими фразами, у Паши есть еще что-то сказать.

ЛЕВКИН. Да, в самом деле. Мы совершенно отошли в сторону от лиризма. Если можно, то что-нибудь об этом.

КРУ САНОВ. Пожелание принимаю к сведению. Здесь говорилось, что общение в состоянии подпития как бы не интеллектуально, не лучшее интеллектуальное общение. Но я хочу сказать как раз о том аспекте, что есть взаимопроникновение пьющих какими-то другими частями своего, ну не сознания, а иного естества – души, что ли. Например, когда я со Звягиным иной раз выпиваю и мы говорим, а говорим мы часами, то, бывает, такой отрадный разговор за стаканом меня, словно ребенка после теплой ванны, в мягкую фланельку оборачивает. И так становится спокойно и хорошо, будто мама молилась за меня и вымолила мне покой. Душевное какое-то соитие, и об этой стороне общения посредством выпивки мы стыдливо умолчали.

КОРОВИН. Трезвый человек и в Бога-то не верит, тотальный атеизм. И только выпивший человек может почувствовать свою родственность с Отцом Небесным.