Владимир Кунин - Ночь с ангелом

– Ну, как вы сказали… Иногда эти два слова меняются местами – «мой Ангел»… Но вообще-то, Владим Владимыч, я ничейный Ангел. Я уже давным-давно никому не принадлежу. С детства. Так сказать, Ангел – сам по себе. Единица совершенно самостоятельная.

Мне показалось, что двумя последними фразами Ангел мягко и с достоинством вывел меня из того бездарного словесного тупика, в который я сам себя и загнал. И я облегченно налил себе в стакан еще немного джина.

Но выпить не успел. Раздался стук в дверь. Чуточку громче, чем следовало, я прокричал:

– Да, да! Пожалуйста!…

Дверь в купе отворилась, и проводник спросил:

– Еще чайку не желаете?

Сейчас, спустя некоторое время, когда вся эта невероятная история снова встает у меня перед глазами, я отчетливо припоминаю, что, разглядывая этого здоровенного парня с таким забавным именем – Ангел и внутренне хихикая сам над собой, я все время безумно хотел представить себе размах его возможных крыльев. Если бы он в самом деле был Ангелом…

А так как много лет тому назад, в молодости, я неплохо знал такой узкий предмет, как «Теория полета», то, прикинув на глаз массу его тела – килограммов в девяносто, я приблизительно представил себе необходимую «силу тяги» для его веса, предположил наиболее оптимальные «углы атаки» его крыльев и почти безошибочно вообразил вектор «подъемной силы» с учетом возможного «лобового сопротивления». Ну и так далее…

Путем нехитрых прикидок получалось, что размах его «ангельских» несущих плоскостей – в смысле «крыльев» – должен быть от консоли до консоли… Вернее – от правого крайнего перышка левого крыла до последнего пера правого не менее пяти метров!

– Ну что за ерунда, Владим Владимыч?! – помню, сказал мне тогда Ангел, укладываясь в узкую купейную постель. – От силы два, два с половиной метра.

Когда он успел переодеться в какую-то цветастенькую пижаму – я с нетрезвых глаз и не сообразил.

– Вы что мне вкручиваете? – рявкнул я на него. – Это на ваши девяносто килограммов веса?

– На какие «девяносто»? Когда крылья были мне положены по штатному расписанию – во мне было сорок пять… Я был ребенком. Подростком, если хотите. Что-то вроде сегодняшнего пятиклассника. А вы – «пять метров», «пять метров»… В то время мне ими и не взмахнуть было бы.

– Но я же делал расчет на ваш сегодняшний вес, – возразил я ему и в ту же секунду спохватился.

Этот сукин сын опять вслух ответил моим дурацким мыслишкам!

– О, черт вас подери, – простонал я.

– Вот это уже совсем ни к чему, – строго сказал Ангел.

– Не понимайте все буквально и немедленно прекратите демонстрировать мне свои паранормальные фокусы!… – окрысился я. – Не смейте подглядывать за моими мыслями!

– Да ради всего святого, – досадливо произнес Ангел.

Он сунул руку под стол и достал из своего портфеля очки и свежий номер «Московского комсомольца». Надел очки и сказал, вглядываясь в подборку отдела происшествий на первой странице «МК»:

– Но когда вы начинаете выдумывать обо мне всяческие небылицы, да еще и пытаетесь обосновать их своей примитивной «Теорией полета», которая ко мне не имеет никакого отношения, я просто обязан вмешаться, чтобы элементарно уберечь вас от ваших же заблуждений! В конце концов, это мой профессиональный долг.

– Какой еще «профессиональный долг»?!

– Обыкновенный. Ангельский. Так сказать, долг нормального Ангела-Хранителя.

Только в эту минуту я вдруг неожиданно сообразил своим усталым полупьяным мозгом, что обычный спальный вагон «Красной стрелы», несущийся сквозь тревожную российскую ночь из Москвы в Санкт-Петербург, в замкнутом пространстве небольшого двухместно купе объединил меня – ни во что уже не верующего, постоянно и охранительно настроенного скептически, ну, просто очень пожилого человека, чей возраст в цифрах и выговаривать-то уже противно, – с Настоящим Ангелом-Хранителем в облике молодого, наверное, очень сильного физически, но поразительно мягкого, даже слегка женственного и на удивление совершенно современного и явно неглупого человека.

Именно невероятность ситуации почему-то не допускала ни малейших сомнений в истинности происходящего, а также абсолютно не располагала к каким бы то ни было проявлениям привычно-защитного, слегка циничного скептицизма.

От потрясения мне ничего не оставалось делать, как только немножечко выпить. Прямо из горлышка бутылки. Запил «Бифитер» остывшим чаем и осторожно спросил:

– Слушайте!… Так вы что… В самом деле? Этот… Ну, как его?… Ангел?!!

Ангел отложил газету, поднял очки на лоб и посмотрел на меня своими голубыми, широко расставленными глазами. То есть он сделал все то, что сделал бы самый обычный человек, страдающий небольшой дальнозоркостью.

– Да, я – профессиональный Ангел, – негромко сказал он, внимательно наблюдая за моей реакцией. – Но не в том классическом представлении образа, который веками складывался у верующих и страждущих. Кстати, в котором я и сам пребывал более десяти земных лет, когда беззаветно служил Единой Вере и был одним из лучших учеников Господа. Пока не усомнился в Его непререкаемой канонической правоте…

«Батюшки светы!… – подумал я. – Так он еще и „отступник"! Так сказать, Ангел-расстрига… Ничего себе уха!»

Ангел оторвался от отдела происшествий в «Московском комсомольце», повернулся в мою сторону и приподнялся на локте.

– А что вас так удивляет? – спросил он, глядя прямо на меня поверх очков строгими голубыми девичьими глазами. – Чем, дорогой Владим Владимыч, вас так поразило мое, как вы изволили мысленно выразиться, «отступничество»? Что вас так шокировало во мне, когда за краткий миг бытия на ваших глазах произошло такое всеобщее «вероотступничество», какого никто из вас – даже самых просвещенных и дальновидных – и предположить не мог? Мой пример должен вас только позабавить, не более. Когда ежесекундно рушатся пусть даже искусственно возведенные, но, казалось бы, незыблемые постулаты, когда официально открыт ежедневный и круглогодичный сезон охоты друг на друга, в которой гибнут сотни тысяч людей во всем мире, а виноватых в этой бойне охраняет такое количество натасканных волкодавов, что к тем и не подступиться… Разве только внутри их собственной стаи один перегрызет глотку другому своему собрату по партийным псевдоубеждениям и общему воровскому делу. Да еще к тому же когда все вдруг, будто по команде, стали истерически возводить храмы Господни, неумело креститься, кликушествовать со свечечками в руках и фальшиво отпевать ими же убиенных с такой пошлой и показушной страстью, что просто тошно становится! И уж коль все это происходит на ваших глазах, почему же вы, дорогой Владим Владимыч, в мыслях своих поразились моей утрате веры во всемогущество Господа?…