Владимир Кунин - Двухместное купе

— А когда придет водопроводчик? — робко спросила Фирочка в трубку.

И услышала в ответ:

— Когда придет, тогда и явится.

— Спасибо, — выдавила из себя вежливая Фирочка.

— «Спасибом» не отделаетесь! — хохотнул в трубке женский голос.

...Когда босая, растрепанная и взмыленная Фирочка в подоткнутом халатике, с почти целиком обнаженными грязными и стройными ножками...

...стараясь подавить приступы подступающей к горлу тошноты...

...огромной половой тряпкой собирала с пола нечистую воду, переполнявшую унитаз...

...и отжимала эту тряпку в старую большую эмалированную кастрюлю...

...у входной двери раздался долгожданный звонок!

Фирочка бросила тряпку, поспешно обо что-то вытерла руки и помчалась открывать дверь.

На пороге стоял высокий тощий парень с хмурым лицом, лет двадцати трех.

Он был в свитере, грязном ватнике, рабочем комбинезоне и старых солдатских кирзовых сапогах. На голове — черная лыжная шапочка с помпоном.

В руках он держал большой моток стальной проволоки и коленкоровую сумку с инструментами.

— Вы водопроводчик? — с надеждой спросила Фирочка.

— Сантехник я, — грубовато ответил ей парень. — Взрослые дома?

— Дома... — растерялась Фирочка и стала нервно прикрывать ноги халатом. — Я... Я — взрослые.

— Ты?! — поразился парень.

— До утраты девственности у Фирочки оставалось всего пятьдесят восемь минут...

— Я — педагог! — окрепшим от обиды голосом заявила Фирочка.

— Ну, ты даешь!.. — обаятельно восхитился парень и откровенно охочим глазом оглядел Фирочку с ног до головы.

Да так, что от этого взгляда у Фирочки подкосились ноги.

— Нас заливает... — чуть ли не теряя сознание, произнесла Фирочка и обессиленно прислонилась к коридорной стене.

Как раз в том месте, где висела старая пожелтевшая фотография, сделанная перед самым уходом Натана Моисеевича на фронт: папа — кругломорденький лейтенантик Лифшиц, совсем еще молоденькая мама, в шляпке — «менингитке», и Фирочка — трех лет от роду, с огромным бантом на голове.

... Парень в лыжной шапочке — Серега Самошников — сбросил с себя ватник прямо на пол и пошел в туалет, на ходу разматывая толстую стальную проволоку с металлической мочалкой на конце.

Запихнул эту мочалку в горшок и стал ритмически, вперед и назад, всовывать проволоку все глубже и глубже в жерло горшка...

При этом он шумно и так же ритмично дышал в такт своим наклонам над унитазом.

Наклоны и прерывистое дыхание парня тут же пробудили в Фирочкиной головке воспоминания десятилетней давности...

... ГЛУБОКАЯ НОЧЬ. ДЕВЯТИЛЕТНЯЯ ФИРОЧКА ПРОСЫПАЕТСЯ В СВОЕЙ «ДЕТСКОЙ» ОТ ТАКИХ ЖЕ ЗВУКОВ — РИТМИЧНОГО СКРИПА КРОВАТИ И ПРЕРЫВИСТОГО МУЖСКОГО ДЫХАНИЯ, ДОНОСЯЩИХСЯ ИЗ КОМНАТЫ МАМЫ И ПАПЫ...

В ТАКТ ЭТИМ ЗВУКАМ ФИРОЧКА СЛЫШИТ НЕГРОМКОЕ ЖЕНСКОЕ ПОСТАНЫВАНИЕ...

В НОЧНОЙ РУБАШЕЧКЕ ФИРОЧКА ВЫСКАЛЬЗЫВАЕТ ИЗ ПОСТЕЛИ И ОСТОРОЖНО КРАДЕТСЯ К ДВЕРИ РОДИТЕЛЬСКОЙ СПАЛЬНИ — ЗВУКИ НЕСУТСЯ ИМЕННО ОТТУДА!..

ОНА ЧУТОЧКУ ПРИОТКРЫВАЕТ ЭТУ ДВЕРЬ...

... И В УЗЕНЬКУЮ ЩЕЛОЧКУ ВИДИТ ТАКОЕ... ТАКОЕ!!!

... ОТ ЧЕГО У НЕЕ ПОТРЯСЕННО ОТКРЫВАЕТСЯ РОТ...

... И ОНА, В ТИХОМ УЖАСЕ, ТУТ ЖЕ ПРИКРЫВАЕТ ДВЕРЬ РОДИТЕЛЬСКОЙ СПАЛЬНИ...

— Соседи ваши виноваты, раздолбай несчастные! — хрипел над унитазом парень. — Глянь! Тут тебе и тряпки, и шелуха картофельная! Вот ваша вода и не проходит куда положено... Штрафануть бы их, обормотов чертовых...

Но Фирочка не видела ни тряпок, ни картофельной шелухи...

Она глаз не могла оторвать от больших и сильных рук этого парня в смешной лыжной шапочке, смешно сбившейся ему на затылок и ухо. От его тонкой, ритмично наклоняющейся и выпрямляющейся спины. И уж совсем не понимала — что он там бормочет над унитазом?..

А он — мокрый и взъерошенный — выпрямился, проверил освобожденный сток воды и повернулся к Фирочке:

— Возьми вот из этого кармана наряд на вызов и подпиши. А то у меня руки грязные.

Фирочка вплотную приблизилась к парню, ощутила всю притягательность разгоряченного мужского тела, вытащила из верхнего кармана его комбинезона управдомовскую бумажку. И уже почти в бессознательном состоянии расписалась в ней.

От близости Фирочки парень тоже слегка одурел: дыхание у него перехватило, и он еле выдавил из себя неожиданно севшим голосом:

— И покажи — где руки помыть...

— До акта дефлорации оставалась всего лишь тридцать одна минута. Но ни Фирочка Лифшиц, ни Серега Самошников об этом еще и не подозревали...

... Продолжение этой истории В.В. увидел в беспроигрышном «гайдаевском» приеме, когда сцена снимается с меньшей, чем обычно, скоростью, а герои мечутся по экрану как угорелые.

Вот Серега Самошников неестественно быстро моет руки, и Фирочка, стоя у него за спиной, протягивает ему чистое полотенце...

...вот Фирочка быстренько и настырно сует ему два рубля, а Серега быстро-быстро отталкивает ее руку с деньгами...

Тогда Фирочка мгновенно усаживает Серегу за кухонный стол и начинает молниеносно кормить его бульоном с клецками...

С невероятной скоростью Серега сметает тарелку бульона, не отводя глаз от хорошенькой и стройной Фирочки...

...а Фирочка, глядя только на Серегу, уже с жутковатой быстротой наливает ему чай, кормит его мятными пряниками...

И наконец, в этом же сумасшедшем ритме, они оба вскакивают из-за стола и очертя голову бросаются в объятия друг к другу!!!

Кончился бессмертный «гайдаевский» прием. Движение на экране снова приобрело реальность Времени...

Закрыв глаза и тяжело дыша, Фирочка и Серега — ошеломленные, испуганные и счастливые — лежали в узкой Фирочкиной кровати...

— И это свершилось!..

Неожиданно стены бывшей «детской» — с древним плюшевым медведем, с очень пожилой, чудом сохранившейся куклой стали вдруг озаряться голубовато-розовым светом, а узкая девичья кровать с обнаженными Фирочкой и Серегой...

...тихо приподнялась над полом, выплыла в открытое окно...

...и медленно поплыла над Ленинградом шестидесятых годов...

...мимо неприятно удивленного старого В.В., который сидел, поджав под себя ноги, на диване спального вагона «Красной стрелы», курил и недовольно поглядывал со СВОЕГО ОБЛАКА на плывущую по небу кровать с Фирочкой Лифшиц и Серегой Самошниковым...

Кроме всего, В.В. что-то раздраженно кричал вниз Ангелу!..

Стараясь преодолеть шум колес и несущегося поезда, В.В. неприязненно и достаточно громко говорил Ангелу: