Владимир Кунин - Двухместное купе

Наверное, Алексей Сергеевич это как-то просекает, улыбается Натану Моисеевичу и тут же закрьгеает глазки.

Но вот в старинный романс начинают вклиниваться всевозможные железнодорожные звуки несущегося в ночи поезда и...

...постепенно день заснеженного скверика конца шестидесятых начинает преобразовываться в...

В.В. и Ангел лежали на своих постелях.

Закинув мощные руки за голову, Ангел смотрел в темный потолок купе.

В.В. сел, опустил ноги на пол, слегка отодвинул репсовую занавеску в сторону, посмотрел в черноту ночи за окном. Увидел только собственное отражение и глухо сказал Ангелу:

— Хотите — честно?

— Я знаю, что вы собираетесь сказать, — негромко проговорил Ангел.

— Не сомневаюсь. Но если я этого не произнесу сам — мне будет, прямо скажем, не по себе. Так вот, за последние годы мы все так изменились, эта новая жизнь нас всех так перекорежила, что мне, например, стало неожиданно скучновато узнавать о событиях, произошедших лет тридцать — сорок тому назад. Какими бы они ни были трогательными и занимательными.

— Жаль, что вам не нравится моя история. Я начинаю чувствовать себя глуповато, — огорчился Ангел.

— «Не нравится» — не то слово, — вяло промямлил В.В. — Видите ли, Ангел, история, в которой легко предугадывается дальнейший ход событий...

— Вы уверены, что сможете предугадать дальнейшее?

— Почти.

— Попробуйте, — предложил Ангел.

— Лень, Ангел, лень... В своей жизни я столько насочинял всякого, что сейчас любая необходимость сочинить что-то еще приводит меня в беспросветное уныние. Но почему вам, Ангел, совсем современному молодому человеку, это показалось интересным? Чем эта история привлекла вас, бывшего Ангела-Хранителя? Вот что мне занятно было бы узнать!

Ангел повернулся к В.В., приподнялся на локте, негромко ответил:

— Наверное, потому, что спустя много лет после событий, о которых я вам рассказал, я сам стал участником их семейной истории. Что, не скрою, достаточно серьезно повлияло на все мое дальнейшее существование...

— Да что вы говорите? — со слегка фальшиво повышенным интересом сказал В.В. — Вот этот поворот, честно говоря, сильно освежает вашу историю. Может быть, поведаете?

— Поведаю, — сказал Ангел. — Я все еще не теряю надежды заинтересовать вас своей сказочкой...

— Ну-ну! Слушаю, развесив ушки, как австралийский кролик, — рассмеялся В.В. — Валяйте, Ангел!

Ангел внимательно посмотрел на В.В., откинулся на тощую вагонную подушку и негромко продолжил свой рассказ:

— Когда бывшему младенцу — Лешке Самошникову, воспитанному дедушкой Натаном Моисеевичем на военно-патриотических песнях и старых русских романсах, исполнилось одиннадцать лет, у него появился очень маленький братик. У заведующей детским садом Эсфири Анатольевны (по паспорту — Натановны) Самошниковой и старшего техника какого-то водопроводного учреждения Сергея Алексеевича Самошникова родился второй, как говорится, «поздний» ребенок... Их дом в центре Ленинграда ушел на капитальный ремонт, и Натану Моисеевичу Лифшицу, как ветерану войны, и Сергею Алексеевичу Самошникову, как сотруднику жилищно-коммунального хозяйства, дали на две семьи одну трехкомнатную квартиру — «распашонку» на окраине в блочной пятиэтажке...

— Ох... — В.В. даже головой покачал от сочувствия.

— Вам знакомы такие квартиры? — прервал свой рассказ Ангел.

— Тридцать лет прожил в таком доме, «вдали от шума городского», — не открывая глаз, сказал В.В.

— Прекрасно! — обрадовался Ангел. — Тогда вам совсем просто будет сориентироваться в обстановке. Так что вы пока оглядывайтесь, вспоминайте, а я вам потихоньку сообщу о некоторых, невидимых миру, осложнениях, связанных с рождением второго мальчика...

И снова стали раздвигаться стенки купе несущегося во тьме поезда..

Снова куда-то ввысь уплыл темный потолок, уступая место серому ленинградскому небу...

... И увидел В.В. нескончаемые стада одинаковых блочных пятиэтажных домов, чахлые кустики у первых этажей, ржавые «инвалидные» гаражи, самодельные скамеечки со старухами чуть ли не у каждой парадной...

А над всем этим убожеством, с какими-то уже странными неземными модуляциями, звучал голос Ангела:

— Осложнение первое: пятиклассник Лешка Самошников — звезда школьной самодеятельности, победитель районной олимпиады юных чтецов-декламаторов, существо тщеславное, избалованное, — рождение маленького братика воспринял в штыки! Сейчас он готовился к городскому смотру школьной самодеятельности и в семейной конференции по поводу выбора имени для новорожденного никакого участия не принимал...

Совмещенный санузел — маленькое пространство: ванна, унитаз с крышкой, раковина, зеркало над раковиной, пять отдельных полотенец и...

...пеленки, пеленки, пеленки!..

На крышке унитаза сидит Лешка. В одной руке у него раскрытая книга, вторая рука на отлете...

Не образумлюсь, виноват...

И слушаю — не понимаю!

Как будто все еще мне объяснить хотят...

Растерян мыслями, чего-то ожидаю... —

надрывно и трагически читает Лешка, для верности подглядывая в раскрытую книгу.

А в большой проходной комнате тридцатидвухлетняя Фирочка держит на руках новорожденного...

На обеденном столе, на остатках старого байкового одеяла, Любовь Абрамовна проглаживает горячим утюгом выстиранные пеленки.

Длинный и сильно возмужавший за эти годы Серега Самошников курит в открытую форточку и туда же стряхивает пепел.

Экспансивный Натан Моисеевич говорит тоном, не допускающим никаких возражений:

— Прекрасно! Первого назвали в честь Сережиного отца — пусть земля ему будет пухом, второго вы хотите назвать именем другого дедушки — Натаном. Я — против? Нет! Польщен и согласен! Всем большое человеческое спасибо! Но Натаном он будет только для дома, для семьи... А в свидетельстве о рождении мы его запишем как Анатолия! Ласкательно — Толик...

— От греха подальше, — сказала бабушка Любовь Абрамовна. — Сейчас... э-э... надо быть очень осторожными. Пусть он будет Анатолий Сергеевич Самошников — русский. И пусть потом кто-нибудь попробует придраться!..

— Ну, это вы напрасно, мама, — смутился отец новорожденного. — Мне, честное слово, как-то неловко...

— Что тебе неловко, что?! Я тебя спрашиваю, мудак!.. — рявкнул дедушка Лифшиц.

— Натан! Прекрати немедленно!.. В доме — дети! Уже хватит разговаривать языком командира взвода батальонной разведки! Война давно кончилась. Ты уже почти тридцать лет закройщик из солидного ателье, — резко сказала Любовь Абрамовна.