Виталий Кривенко - Экипаж машины боевой

Туркмен очень редко раздражался, а если такое случалось, то он быстро отходил. И я вообще не припомню случая, когда он последний раз так «вспыхивал». Да к тому же, как мне показалось, причин для гнева на данный момент вроде бы не было. И все же я решил больше не доставать Туркмена вопросами и приготовился молча его выслушать.

Туркмен, немного помолчав, продолжил:

– Тут у взводного на блоке поднялся переполох. В эфире послышались крики. Нас обстреляли! Нас обстреляли! Мне пришлось сказать, что БТР обстреливают с гор, не говорить же, что это Хасан об…ячил взводного машину. Ну, естественно, эта запарка тоже добавила накалу к общему бардаку, а командир ведь обещал, если один выстрел из кишлака прогремит, то кишлак разнесут к чертям.

– М-да, бля. Ну мы и воюем, – процедил я.

– Не удивляйся, это только начало. После поступил приказ оттянуть блоки за овраг, танкистов с озера тоже сняли. И начался обстрел кишлака из артдивизиона, а пехоте сказали готовиться к проческе. Жители поначалу кинулись к расщелине, но подход к ней был заминирован, и они начали подрываться на минах, после чего бросились обратно в кишлак. Нам сверху было видно, как они мечутся по кишлаку среди взрывов. Дальше вообще началась х…ня непонятная, все мирные, оставшиеся в живых, бросились прямо на наши блоки. Мы все ох…ели! Что делать?! И тут какой-то дурак влупил из пулемета по толпе, и все остальные начали палить по мирным.

– Что, всех положили?

– Нет, не всех, основная часть все же вышла, и то благодаря нашему ротному. Своим, нашим и БТРом взводного он прикрыл мирных от обстрела, и дал им возможность уйти по оврагу в соседний кишлак. Но положили тоже дох…я. Потом первая рота по приказу комбата ринулась на проческу, а нас оттянули и расставили на блоки на подходе к дальнему кишлаку.

– А командир-то наш какого хрена всю эту бойню затеял? Никто ему сказать не мог, что кишлак здесь не причем?

– Командиру другую информацию дали. А кто правду скажет? Взводный что ли расколется, что он двух бойцов подорвал? Или я должен был сказать, что Хасан БТР взводного обх…ячил? Ты сам бы как поступил?

– Не знаю, – я пожал плечами.

– Хасан поначалу пытался справедливость качать, но его уже никто слушать не хотел, процесс, как говорится, пошел, да и эфир в момент забился командами, все забегали засуетились, началась пальба. Мы сразу поехали к палаткам медиков, проверить, жив ты там, или как, нам то хули этот бардак, мы прекрасно знали, что духов кишлаке нет. По дороге узнали у танкистов, что Бабай скончался.

– Ну а что? Могли бы ведь смотаться к командному пункту и доложить командиру, что это бойня не по делу, – не унимался я.

– Да что ты заладил – не могли передать, не могли доложить… Что толку-то от этих передач и докладов, кишлак уже во всю громили! Слушай дальше и не спрашивай всякую ерунду.

– Ну ладно, ладно, рассказывай, я слушаю внимательно.

– Хасан как увидел тебя на носилках, не поверил, что ты живой, начал щупать пульс, тормошить. Медики Хасана оттаскивают, пытаются ему втемяшить, что ты просто без сознания, а он не верит, кричит, что вы медики все пиз…те. Да я и сам уже начал сомневаться, ты больше на труп смахивал, чем на живого, руки раскинуты, вся рожа в крови. А Хасан, как еба…утый бегает вокруг тебя, и материт всех медиков.

Туркмен говорил быстро и возбужденно, сопровождая рассказ жестами. Я сидел и молча слушал.

– Потом Хасан вдруг вскинул автомат и передернул затвор, меня холодным потом пробило, я уж было подумал, что он сейчас медиков начнет косить. Но Хасан бросился к БТРу, прокричал, что убьет козла взводного. Я его еле успел перехватить возле БТРа, но попробуй его удержи, он как сумасшедший вырывается, да еще автоматом бьет меня по рукам. Слава богу, ротный вовремя подоспел, отобрал у этого психа автомат и загнал Хасана в свой БТР. Так Хасан и катался рядом с ротным, пока этот бардак не закончился. Дай сигарету! – выпалил Туркмен, прервавшись.

Я шустро вынул пачку из кармана и, достав сигарету, протянул ее Туркмену со словами:

– Там в БТРе, в моем вещмешке «Ростов» есть. Может сходить?

– Да не надо никуда ходить, мне курево без разницы, просто успокоиться надо немного. Спички дай!

– А че ты беспокоишься-то, я вот живой вроде пока, с остальными, наверное, тоже все в порядке. Иначе ты бы сказал. Так чего ты так забеспокоился, а, Туркмен? – Я попытался взглянуть ему в глаза, наклонив голову.

У меня складывалось такое впечатление, что Туркмен своим рассказом оттягивает время, боясь сказать главное и, судя по всему, что-то очень для меня неприятное.

– Да я беспокоюсь, потому что я еще не все тебе рассказал, – ответил Туркмен, нервно прикуривая сигарету.

– Да, кстати. А ротный что, тоже ничего не знает про эти заморочки? – задал я вопрос.

– Поначалу догадывался, а сейчас уже знает, Хасан ему все выложил, и даже про то, как взводный чижей подставил, когда вы в расщелину ходили. Я не знаю, что там ему ротный втирал, но когда Хасан вернулся обратно, то был спокоен, и про взводного больше не вспоминал.

– Да уж, наш ротный мастер убеждать.

– Хасан рассказал, что ротный отметелил взводного, рожу набил ему капитально, и дал сутки сроку, чтоб тот сразу после рейда перевелся из полка куда угодно – в Шиндант, на точку, только подальше от полка. И если взводный за сутки из полка не съеб…тся, то ротный сам его пристрелит.

Туркмен опять замолчал и, резко смяв в кулаке горящую сигарету, с силой швырнул ее на землю, после чего закрыл лицо руками, и замер в этой позе.

Я некоторое время смотрел на него, после чего тихо спросил:

– Нурлан, что случилось?

Туркмен убрал руки от лица, и посмотрел мне в глаза. Я уже не сомневался, что произошло что-то страшное, и где-то в глубине сознания даже догадывался, с кем произошло это страшное, но боялся даже представить такое. Про себя я молился, чтоб Туркмен объявил все что угодно, но только не это. Мы несколько секунд смотрели друг на друга, Туркмен никак не решался сказать мне то, о чем я уже и так в глубине души догадывался, но все же боялся услышать. Я глядел на Туркмена, а в моем сознании крутился этот проклятый сон.

Между сном и реальностью есть большая разница, любой сон заканчивается пробуждением в реальности, а реальность заканчивается смертью, пробуждения из которой нет.

– Что случилось, Нурлан? – повторил я свой вопрос.

– Мне ротный вообще запретил к тебе приезжать, и тем более что-то рассказывать, – произнес Туркмен.

– Рано или поздно я все равно обо всем узнаю. Что толку скрывать.

– Ротный собирается с вертушкой отправить тебя в госпиталь в Шиндант, а оттуда на дембель.

– А вот х…й он угадал. Никуда я не полечу, и никто меня не заставит! – воскликнул я, и негромко добавил: – Говори Туркмен, что с Хасаном?