Эндрю Круми - Принцип Д`Аламбера

Работа над «Энциклопедией» продолжалась, как и конфликты, с ней связанные. Мои враги с новой силой воодушевились в 1756 году, когда Франция начала воевать с Пруссией, так как я имел несчастье получать денежное содержание от Фридриха Великого, который назначил его мне в знак признания моих научных достижений. Прошло двенадцать лет со дня моего знакомства с Дидро и шесть лет со времени публикации проспекта «Энциклопедии», явившего миру наш великий замысел. Теперь мы готовили к печати седьмой том, который, по нашему обоюдному мнению, должен был стать лучшим.

Дидро достиг славы, но не богатства. Последним местом его обитания (после многочисленных переездов) стала улица Таранн, где он жил на пятом этаже дома, населенного бедными рабочими семьями. Я с большой неохотой посещал это место, но Дидро иногда едва ли не силой затаскивал меня к себе. Однажды, придя к нему, я застал мадам Дидро за приготовлением супа, который она затем велела своей маленькой дочке отнести наверх больному соседу, хотя еды едва хватало для того, чтобы накормить ее собственную семью. Дидро стал более респектабельным (хотя по-прежнему не носил парик), но в его доме продолжал витать криминальный дух. Во время того визита я заметил следы недавнего пребывания тайного гостя. Мне кажется, что это был скрывавшийся от правосудия де Виль.

Дидро хотел показать полученную им статью, посвященную теории вероятности. Статья была сущим вздором, бессвязным писанием необразованного любителя (который впоследствии не раз отравлял мне существование своими требованиями опубликовать его работу), но тогда мы дошли только до буквы «F», и у меня оставалось еще довольно много времени на обдумывание предмета. Потом Дидро начал рассказывать о своих трениях с Руссо.

— Ему нельзя ничего сказать, каждое слово он воспринимает как оскорбление, — жаловался Дидро. Я, конечно, знал обо всех сложностях их отношений. — Он предлагает уехать и поселиться в какой-то хижине, которую подарила ему мадам Д'Эпине.

Дидро в отчаянии всплеснул руками.

— Вы слышали когда-нибудь такую несусветную глупость? Может ли человек быть философом и одновременно жить как дикарь? Стоит ли мне после этого принимать от него статьи о музыке? Да и уж коли мы перешли к этой теме, то скажи, как обстоят дела с твоей статьей о дифференциальном исчислении — тихо, Анжелика!

Дочка стояла рядом с ним, держа в руках пустую суповую миску, и пыталась что-то сказать. Когда он повысил голос, девочка съежилась и, казалось, была готова расплакаться.

— Пожалуй, мне лучше уйти, — сказал я, поднимаясь. — Обещаю, что скоро ты получишь требуемую статью.

Дидро смягчился:

— Прошу тебя, Жан.

Он подошел ко мне, обнял за плечо своей мощной рукой и заставил сесть.

— Я знаю, что очень нетерпелив, но я осознаю свою вину не в пример многим другим. Да, это мой порок, но ты мой друг, Жан, и очень мне нужен. Давай выпьем.

— Нет-нет, сегодня мне нужна ясная голова. Вечером я должен заняться некоторыми вычислениями.

Кроме того, я собирался посетить салон мадам дю Деффан, и мне не хотелось оскорблять Жюли своим пьяным видом.

Дидро откупорил бутылку и велел жене принести два стакана, которые она поставила перед нами на стол. Одарив меня недовольным взглядом, она вышла из комнаты, забрав с собой маленькую дочь.

— Эта «Энциклопедия» нас убьет, — прорычал Дидро, налив себе стакан вина. — Ле-Бретон пригласил меня отдохнуть в его летнем доме. Я смогу там писать. Мне надо на некоторое время отвлечься от философии. Хочу попробовать себя в драме.

Философия Дидро никогда меня не впечатляла. Одна из его последних книг представляла собой собрание невразумительных рассуждений на темы акушерства, магнетизма и изготовления стали (я назвал всего три из множества тем), единственной целью которых было показать интеллектуальную виртуозность автора. Нет, Дидро обладал недюжинным талантом, но был лишен способности к доказательству своей точки зрения обоснованными систематизированными аргументами. Более того, Дидро даже считал математику мертвой дисциплиной, ограниченной областью своих приложений; и поднимал на смех все мои возражения по этому поводу. Ему не приходило в голову, что мне обидны такие взгляды или что он мог и заблуждаться.

После многих лет знакомства я понял, что Дидро, обладая незаурядным даром организовывать и направлять усилия других людей (что приводило к великолепным результатам), делал это путем своеобразного эмоционального манипулирования, которое, по сути, мало чем отличалось от запугивания. Он заставлял окружавших его людей становиться его друзьями, ибо они боялись стать его врагами. От своих последователей он требовал безусловной верности, не давая ничего взамен, беззаботно играя их чувствами, если того требовали правила его «философии».

— Ты так мрачно смотришь на меня, Жан, — сказал Дидро и поднес к губам следующий стакан. — Лучше скажи, что нам делать с Жан-Жаком?

— Среди нас лучший дипломат — ты, Дени. Ты всегда знаешь, что надо говорить.

В ответ он ощетинился:

— Ты хочешь сказать, что я неискренний человек?

— Конечно, нет, — сказал я ему.

— Если я и кажусь таким, — продолжал он, — то только потому, что всегда думаю о чувствах других людей. Меня не может судить тот, кто не знает, сколько внутренних противоречий меня раздирает, сколько проблем мне приходится разрешать. Это похоже… Это похоже на одну из твоих динамических систем, подвергающихся воздействию внешних сил и внутренних напряжений, но по внешним проявлениям эквивалентных статическим системам. Анжелика! — вдруг злобно крикнул он.

Девочка, которая незаметно вернулась в комнату, с грохотом опрокинула на пол карточный столик.

— Глупая девчонка!

Дидро встал. Казалось, он хочет задать дочери хорошую трепку. К счастью, в этот момент вошла его жена.

Я поднялся из-за стола:

— До свидания, Дени.

Он взглянул на меня с выражением полной беспомощности, пораженный вспышкой ярости, причиной которой послужила его маленькая дочка, каковую — всю в слезах — мадам Дидро поспешила увести из комнаты.

— Прости меня, — произнес Дидро. Казались, что он сам вот-вот расплачется. Он попросил меня задержаться, но я хотел только одного — избавиться от гнетущей атмосферы этого дома. Мне было ясно, что нечеловеческие усилия, которых требовала наша работа, поставили Дидро на грань нервного срыва.

Впрочем, мне тоже не мешало покинуть Париж и хотя бы на время сбросить с себя невыносимое ярмо. Поэтому я был просто счастлив, когда несколько недель спустя получил приглашение от женевского изгнанника Вольтера, который в течение трех лет писал статьи для «Энциклопедии». Он отчаянно хотел присоединиться к нашему предприятию, и мы охотно поручали ему писать статьи на не слишком острые темы, чтобы не втягивать его в опасную полемику. Он знал, что в следующем томе будет помещена статья о Женеве, и предложил мне приехать для сбора материала.