Джонатан Кэрролл - Страна смеха

– Кто... кто ты такой?

Но больше – ни слова. Щелкнула входная дверь, и через несколько секунд дом наполнился коричневыми бумажными пакетами, холодными щеками и лаем Нагеля.

Я хотел кому-нибудь рассказать, но стоило мне набраться храбрости поговорить с Саксони – я тут же вспоминал рассказ Джеймса Тербера 81о единороге. Робкий маленький человечек обнаруживает у себя в саду единорога и рассказывает об этом своей мегере-жене. Она поднимает его на смех, как и всегда. Единорог все приходит– но только к нему. А человечек, в свою очередь, все рассказывает мегере о новом закадычном приятеле. В конце концов ей надоедает, и она вызывает парней в белых халатах со смирительными рубашками. История на этом не заканчивается, и в конце мегеру-то и увозят в белой карете, но я все думал о первом этапе: муж слишком часто рассказывает жене про единорога, а она берет трубку и набирает номер психушки.

Если не Саксони, то уж Анне-то я всяко не собирался ничего рассказывать. Хватит того, что я поделился с ней историей о воздушном змее на лице Шарон Ли. Оставалось только добавить к списку Нагеля-говорящую собаку – и мои дни как биографа Маршалла Франса сочтены.

Но после этого случая Нагель держался от меня подальше. Он не вскакивал больше на кровать по утрам, не бродил за мной, как приклеенный. Когда мы оказывались вместе в одной комнате, я буравил его орлиным взглядом, но на его рассеянной, тугой, как барабан, морде ничего не было видно – лишь собачьи глаза да розовые, словно жевательная резинка, десны, и то мельком, когда он ел или чистился. Собака как собака.

Дельфины разговаривают, не так ли? И разве не открыли пару слов из языка обезьян? А та женщина в Африке, Гудалл 82? Так что же странного в говорящей собаке? Эти и другие попытки разумно объяснить случившееся лихорадочно кружились в моей голове на бесперых крыльях. Я стал свидетелем одного из величайших чудес на земле и все же задумывался, не так ли начинали свой путь обитатели дурдома. Женщины-воздушные змеи, говорящие собаки... Все мои маленькие странности привстали, отвесили поклон и понеслись в хороводе: чрезмерная привязанность к коллекции масок, настолько частые разговоры об отце, что явно попахивает наваждением... И далее в том же духе.

Через два дня Нагель погиб. Каждый вечер миссис Флетчер кормила его и выпускала погулять на сон грядущий. Закон о поводках и намордниках был писан явно не для Галена, и собаки бродили по улицам в любое время дня и ночи.

В тот вечер все затянул густой зимний туман, немногие просачивавшиеся с улицы звуки доносились приглушенно. Саксони трудилась на кухне над своей марионеткой, а я перепечатывал наброски к третьей главе, когда раздался звонок в дверь. Я крикнул, что сейчас открою, и, ударив напоследок по клавише, встал со стула.

На веранде в свете тусклой лампочки стояла хорошенькая молодая девушка, которую я никогда раньше не видел. Лицо ее озаряла безудержная радость.

– Здравствуйте, мистер Эбби. Миссис Флетчер дома?

– Миссис Флетчер? Думаю, да. – Дверь наверх была закрыта. Я поднялся по ступеням и постучал. Наша хозяйка вышла в халате и шлепанцах.

– Привет, Том. Что случилось? Я только досмотрела “Коджак” 83до середины.

– Там, внизу, девушка хочет вас видеть.

– В такую позднятину?

– Да. Она ждет у двери.

– В такую погоду? Дайте я на вас обопрусь, а то еще, чего доброго, ногу сломаю на этой лестнице.

Когда мы спустились, девушка стояла все на том же месте.

– Кэролайн Корт! Чем обязана, в такой час? – Она порылась в карманах халата и извлекла футляр для очков, потертый, розовой кожи. Нацепив очки на нос, миссис Флетчер шагнула к девушке. – А?

Кэролайн Корт с улыбкой тронула старушкин локоть. Она переводила взгляд с миссис Флетчер на меня и обратно. На мгновение я испугался – а вдруг она из этих, “друзей Господних”, или еще каких-нибудь свихнутых проповедников, вышла обращать язычников среди ночи.

– Миссис Флетчер, вы не поверите. Нагель погиб! Машина сбила в тумане!

Закрыв глаза, я потер подбородок, губы. Я чувствовал, как туман забирается мне в нос, и в горле першило. Мои глаза так и были закрыты, когда старушка подала голос – визгливо, возбужденно:

– Какой сегодня день? Это правильно, Кэролайн? Не могу вспомнить!

Я услышал нервный смешок и открыл глаза. Кэролайн с улыбкой до ушей кивала:

– Точно, Гузи! Двадцать четвертое октября.

Я посмотрел на миссис Флетчер. Она тоже улыбалась, с не меньшим усердием, чем Кэролайн. Старушка прикрыла рот ладонью, но улыбка выползла из-под ее руки и каким-то образом сделалась еще шире.

– Кто его задавил?

– Сэм Доррис! Как и полагалось!

– Слава Богу!

– Потом Тимми Бенджамин сломал палец, играя с братьями в футбол!

– Младший? Сломал пальчик? – Миссис Флетчер схватила Кэролайн за рукав.

– Да, да, мизинчик на левой руке.

Они повисли друг на друге и стали исступленно целоваться, как будто настал конец войны. Миссис Флетчер взглянула на меня полными слез глазами. Форменное сумасшествие.

– Том, вы именно тот! Теперь снова все налаживается. – Ее лицо сияло. Ее пса убило, а она так сияет.

– Можно вас поцеловать, мистер Эбби? Ну то есть, если не возражаете.

Кэролайн горячо клюнула меня в щеку и, трясясь от возбуждения, опять сгинула в тумане, а я не мог понять, где жутче – там или здесь.

Миссис Флетчер снова бросила на меня восторженный взгляд:

– С тех пор как вы начали работать над книгой, Том, все здесь наладилось. Анна знала, что делает, мой мальчик. – Она сжала мою руку своими двумя.

– Но как же Нагель, миссис Флетчер? Его же задавило. Он умер.

– Я знаю. Увидимся утром, Том. – Поднявшись по лестнице, она махнула мне рукой и закрыла дверь, отгородив свой мир от нашего.

Я вернулся к себе и молча притворил дверь. Нагель умер. Говоривший со мной пес умер. Ничего хорошего (или ничего плохого – смотря как подойти), но эта радость на лицах обеих женщин, когда Кэролайн сообщила новость...

Я ничего не понимал, но, с другой стороны, мне вспомнился отрывок из “Страны смеха”, когда Королева Масляная говорит одному из своих детей:

– Томас! Ты там? Что случилось?

Я увидел льющийся из кухни желтый свет и услышал, как радиоприемник Саксони натужно извергает новую рок-песню, которую в те дни крутили постоянно. Саксони называла ее “Песня китайской пытки водой”.

Когда я вошел, она оторвалась от своей резьбы и пожала плечами:

– Ну и что это было?

– Анна!

Она откинула волосы с глаз и заложила голую руку за голову: