Лайза Джуэлл - Встретимся у Ральфа

Долгие годы секс между ними был легок и игрив. Сегодня Карлу хотелось большего. Каждая мышца, каждая клетка трепетала от вожделения, когда он мягко развернул Шиобан. Собрав золотые пряди, он уложил их на подушке нимбом. Ангел! Ангел кисти Тициана. Карл покрыл поцелуями лоб Шиобан, ее пухлые щеки, веки и мочки ушей, шею… Господи, он умирал от желания ощутить ее всю — губами, пальцами, языком. Вновь не сдержав стона, он зарылся лицом в ложбинку между двух больших, мягких полушарий, сдвинул их, прижимая к щекам. Боже… он мог бы взорваться уже сейчас… не входя в нее. Карл с силой вжал горящий возбуждением член в бедро Шиобан. Она дернулась под ним, и Карл, не отнимая лица от груди, прошелся ладонью по ее лицу. Пусть без слов поймет, пусть почувствует, что он изнемогает от желания.

— Карл… Карл… прошу тебя… пожалуйста.

Голос Шиобан звучал далеким эхом, ладони слабо упирались в плечи Карла. А его язык все продолжал атаку, хватка пальцев усиливалась…

— Перестань, Карл, прошу тебя, перестань. Я… я… не хочу!

Припав ртом к груди, Карл втянул в себя отвердевший сосок, очертил языком круг, и еще, и еще…

— Прекрати, прекрати, ПРЕКРАТИ! Слезь с меня! — Она отпихивала его изо всех сил, пытаясь скатить на кровать.

— ЧТО? — взревел Карл. — Какого черта? ЧТО не так?

Он приподнялся — красный, потный, взлохмаченный. Обжег яростным взглядом Шиобан, мгновенно натянувшую на себя покрывало, но не сменившую позу. Она беззвучно плакала; крупные слезы одна за другой возникали из-под ресниц и стекали по щекам на подушку.

— Не хочу, Карл. Просто не хочу — и все. Не хочу…

— Не хочешь — чего? Чего не хочешь, Шиобан? Ну же, ответь! Ответь ради всех чертовых святых!

— Я… Я не знаю. Н-не знаю. — Тыльной стороной ладони она смахивала неиссякающие слезы.

— Не хочешь, чтобы я любил тебя, — так? Не хочешь, чтобы целовал, ласкал, занимался с тобой любовью? Ну же, Шиобан? НУ?

Шиобан всхлипнула.

— Не знаю, Карл. Не знаю… Прости, но я не могу. Прости…

— Н-да? Прекрасно. Если не возражаешь, займусь самообслуживанием, — рявкнул он, в два прыжка проскочил спальню и грохнул дверью.

Перед затуманенным слезами взглядом Шиобан на миг возник его силуэт в проеме двери, чуть подсвеченный тусклым светом из коридора, — напряженная от гнева фигура. Он все еще в отличной форме: рельефная спина, крепкие ягодицы. Такое знакомое, такое любимое тело, которое столько лет дарило ей наслаждение. Слезы все текли, текли, текли.

Она не была уверена в собственной интуиции и толком не понимала, что случилось, но чувствовала связь с вечеринкой в Сол-и-Сомбра, с той девушкой, блондинкой с верхнего этажа, которая собралась замуж. Рядом с ней Шиобан сникла, уверенная в своем уродстве и беспомощности; в сердце вползли тоска и страх, словно что-то, до сих пор казавшееся незыблемым, ушло навсегда.

Ей хотелось поделиться с Карлом, очень хотелось. Не смогла. Как объяснить? «Я отвергла тебя потому, что померещилось, будто ты мечтаешь делать то же самое, но с Шери. Ты меня ласкал, меня любил, а я могла думать только о том, как ты в постели с этой девушкой. И в твоих объятиях — не мое расплывшееся тело, а гладкая, тугая, загорелая Шери»?

От нее не укрылось ни то, как Карл смотрел на Шери, ни то, как он покраснел — совсем как в кампусе полтора десятка лет назад. А в кабинете? Что произошло в кабинете? Почему он вернулся сам не свой, встрепанный, раздерганный? У Шиобан не осталось сомнений, что Карл восхищается Шери, хочет ее. Вполне естественное желание для будущей звезды «Радио Лондона». Разве известный диджей станет терпеть рядом жирную, разленившуюся бабу? Даже секс с ней и тот не устраивает его теперь в привычном виде; вместо их прежних веселых игр Карл желает голливудских страстей с тяжелым дыханием и яростными ласками.

Он и сейчас, сидя на краю ванной и доводя себя до оргазма, наверняка думает о Шери. Радуется, должно быть, что не пришлось изображать страсть, ублажая расплывшуюся тушу.

Женщину он в ней больше не видит, это точно. Все сходится. Отсюда и внезапное желание заиметь детей. Хочет превратить Шиобан из возлюбленной в высиживающую птенцов наседку. Трахать нужно юных и прелестных, а жирным гусыням положено сидеть дома, рожать детей и толстеть, толстеть. Пусть к их груди присасываются беззубые младенческие рты и вытягивают молодость, упругость, пышность, превращая в сморщенные ломти вяленого мяса. А пока она, Шиобан, нянчится с его ребенком, он будет трахать тех умопомрачительных девиц, что толпами пасутся у радиостудии в надежде отхватить кусочек диджея.

Дверь тихонько открылась, в спальню на цыпочках проскользнул Карл.

— Погляди-ка, кого я тебе принес, Шабби!

Кровать скрипнула, и по щеке Шиобан прошелся горячий влажный язык. Прижав к себе Ро-занну, Шиобан рыдала, пока не выплакала все слезы. Карл опустил ладонь на ее плечо:

— Прости, Шабби. Я не должен был кричать на тебя. Это случайно вышло, честное слово, случайно. Просто… просто… я так хотел тебя сегодня, так сильно хотел! — Он погладил ее волосы. — Прошу тебя, Шабби, поговори со мной. Расскажи, что тебя мучает.

Шиобан лишь грустно качнула головой, опустила Розанну на ковер и легла на бок, отвернувшись от Карла.

— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. — Ты нужна мне, Шабби.

И отодвинулся. Повернулся спиной. Стена гробового молчания поднялась в спальне.

С тех пор секса больше ни разу не было. Узел нерешенных проблем и невысказанных укоров стягивался все туже. Они даже не разговаривали по-настоящему. Внешне все осталось прежним. После первого эфира Шиобан встретила Карла как героя, а он преподнес ей цветы. Они вместе отправились покупать новый диван и вместе устроили торжественные поминки старому. Казалось бы, ничего не изменилось, но это только казалось. Мучительная пропасть, страшившая обоих беспросветной неизвестностью, росла с каждым днем.

О ребенке забыли; с той ночи детская тема не возникла ни разу.

Словом, все плохо. И станет, судя по всему, еще хуже.

Шутник, говорите? О нет, сейчас Карлу определенно не до шуток.

До чего же быстро влюбляются мужчины. Джемм это давно заметила. Полная и безоговорочная капитуляция в форме полноценного признания обычно следовала через неделю после знакомства, а то и раньше. В ранней юности, шокированная подобными сантиментами, она неловко повторяла затасканные штампы, лишь бы подтолкнуть неловкий момент к финишу. Джемм быстро научилась распознавать близость момента «я тебя люблю» и обнаружила, что ответное «не глупи, ничего подобного» неминуемо ввергало пациента в еще большую страсть.

Потому-то теперь, после почти двух месяцев романа со Смитом, ее не смущал тот факт, что заезженная фраза еще не была произнесена. Смит ни разу не сказал, что любит ее. И отлично. Это было бы лишним. Джемм и так знала, что он ее любит. Более того, его молчание стало для нее еще одним знаком избранности Смита. С ним так легко, так просто. Он не давит на нее, ничего от нее не требует.