Лайза Джуэлл - Встретимся у Ральфа

Джемм была довольна, что Смит не напрягает ее романтическими сюрпризами, напыщенными заверениями в вечных чувствах, подарками и прочими знаками любви, от которых ее мутит; не осыпает комплиментами и не твердит на каждом шагу, что она самая лучшая в мире, самая сексуальная, самая замечательная и вообще особенная. Всем этим она была сыта по горло и знала, что «любовь до гроба» достается обычно в наборе с ревностью и собственничеством инфантильного партнера.

Большинству женщин такое отношение непонятно — в этом Джемм вполне отдавала себе отчет. Сколько девушек проводят полжизни в мечтах о НЕМ, единственном, который наконец-то заметит и оценит чарующие янтарные искорки в ее глазах, неповторимый изгиб шеи, фарфоровую гладкость кожи; о том, кто не устанет ласкать ее и нежить, шептать слова восхищения и мечтать о волшебном будущем с ней и только с ней.

Да пожалуйста. Только Джемм все это не нужно. Ее от такого блевать тянет.

В первый раз, само собой, понравилось, еще как понравилось, тем более что чувство родилось под занавес угловатого отрочества, когда Джемм окончательно убедила себя, что ей уготована судьба одинокой девственницы.

ЕГО звали Ник. Славный парень с квадратной челюстью и обаятельной улыбкой. Он только-только переступил порог не менее нелепого отрочества и в солидном девятнадцатилетнем возрасте был готов смириться с целомудренной жизнью до конца дней своих. Как вдруг на горизонте появилась Джемм.

Роман развивался по классическим летним канонам — пикники, походы в кино на последний сеанс, хмельные вечера в пивнушках и ерзанье часами на переднем сиденье машины его матери, где Джемм, столько лет с трудом удерживавшая руки приятелей на безопасном расстоянии от своих трусиков, с удивлением обнаружила, что сама покушается на белье Ника.

Тем летом оба распрощались с опостылевшей девственностью, и событие это, случившееся на следующий день после восемнадцатилетия Джемм, вопреки пугающим откровениям подруг, стало настоящим чудом, не обманув ожиданий обоих. Они были влюблены, безумно влюблены.

Жизнь была прекрасна, а Джемм — счастлива.

Целых пять недель, до того вечера… Она уже приканчивала третью пинту и с головой ушла в пустяковую болтовню с безалаберной подругой на беззаботном девичнике, когда в баре появился Ник. Прочесал помещение смущенным, но настырным взглядом, выискивая Джемм.

— Я соскучился, — сообщил он. — Приятели достали. Хочу быть с тобой.

Притиснул ее к себе, зарылся лицом в волосы… а Джемм изображала ответную улыбку, изображала ответные чувства, но актриса из нее никакая, и на деле она чувствовала себя жертвой, объектом насилия. С тех пор ее отношение к Нику изменилось. Они больше не были на равных, чаша весов сместилась, и, сколько Джемм ни пыталась, вернуть прежнее легкое, теплое, свободное чувство ей не удалось.

В конце лета она отправилась в лондонский университет, Ник — в ньюкаслский, и поначалу все было сносно, но со временем встречи по выходным становились все невыносимее. Ник часами дотошно пытал Джемм вопросами о ее новых университетских друзьях, заставлял описывать ее лондонскую жизнь, расспрашивал о парнях, с которыми она целовалась до него. Дальше — хуже. В его репертуаре появились истерики со скорбными слезами. «Я и в Ньюкасл-то поехал, только чтобы доказать самому себе, что могу без тебя жить. Но я НЕ МОГУ! Не могу без тебя, Джемм!» А когда речь зашла о его переводе в лондонский университет, Джемм решила, что с нее хватит.

Ничего тяжелее ей в жизни не доводилось делать. На ее звонок Ник отреагировал отвратительно: вышвырнув стипендию на перелет из Ньюкасла в Лондон (поездом невыносимо долго), дом за домом прочесывал столицу и обнаружил-таки Джемм в Линкольн-Инн-Филдз, где она пыталась пересидеть его налет. Три мучительных часа они обсасывали свои отношения, Ник исступленно рыдал, умоляя дать ему шанс. И лишь когда солнце село, а окрестные бродяги принялись устраиваться в парке на ночлег, Ник сдался.

Вторым в списке значился Джейсон. Этот никому не верил на слово и в течение десяти месяцев упорно требовал от Джемм заботы и внимания, впадая в черную меланхолию всякий раз, когда считал доказательства недостаточными.

Третий, Дэнни, настаивал, что Джемм обязана порвать со всеми друзьями, — ему было не понять, к чему ей друзья теперь, когда они нашли друг друга.

Клем через полтора месяца после знакомства предложил руку и сердце, а выслушав отказ Джемм, погрузился в глубокую депрессию и перестал с ней встречаться, поскольку «это чертовски больно».

Ну и наконец, Фредди. Фантастически обаятельный, убийственно смешной и немыслимо сексуальный саксофонист, в которого Джемм готова была влюбиться до смерти. Он был полной противоположностью всем предыдущим «славным парням», и она впервые готова была вручить свое сердце на тарелочке с голубой каемочкой. Увы, Фредди ее обскакал. И двух месяцев не прошло, как он обкорнал длинные лохмы, дал отставку джинсам с жилетками, перелез в твидовые брюки с рубашками и всерьез заговорил о продаже саксофона и поиске места на бирже — чтобы «собрать на первый взнос за жилье и, пожалуй, подумать о браке».

Изумлению Джемм не было границ. Разве это мужской подход к жизни? Разве не девушкам положено мечтать о семейном гнезде, о муже-защитнике и детях, в то время как парням — напиваться с приятелями, развлекаться и до последнего бегать от женитьбы? Казалось бы, таково общепринятое положение вещей, а вместе с тем опыт Джемм доказывал обратное: сильный пол куда как сильнее женщин нуждается в стабильности и надежности семейного положения. Иначе чем объяснить тот факт, что в девяти случаях из десяти предложение делает мужчина? Не всех же под венец силком затаскивают!

Из предыдущих романов Джемм почерпнула и еще кое-что, касающееся другой половины человечества: мужчины отчаянно боятся тех женщин, кто не стремится к браку, не рвется к алтарю, не пускает слюни перед каждой витриной с обручальными кольцами и не тает как масло на солнышке при виде розовощекого сопляка в коляске. Сколько бы мужики ни стонали по поводу чисто женских слабостей, им по крайней мере понятно, с чем они имеют дело, — «нытьем», «грызней», «бабьими заморочками». Все это прожито и изучено их отцами и дедами; женщины классического семейного типа стали притчей во языцех и уже никого не страшат. Более того, какое заслуженное удовольствие — провести с дружками вечерок за кружкой пива, удрав от надоедливой карги, что пилила тебя всю неделю. Ритуал, непринужденно вплетенный в жизненное кружево, года через два приводит к алтарю, причем мужчина идет на заклание в ясном уме и твердой памяти, якобы исключительно ради сохранения традиции, хотя на деле сам только об этом и мечтает.