Вадим Давыдов - Год Дракона

Потом они – как всегда, на сумасшедшей скорости, оглашая окрестности ревунами сирен и освещая округу сполохами проблесковых маячков и ксеноновых стробоскопов – неслись колонной во дворец, где Елена осталась с Мариной, а Майзель ринулся в Генштаб, где ждал его король… Во дворце было, как обычно, довольно безлюдно. В парке, где Марина гуляла с младшими детьми, кажется, даже не усилили охрану… Здесь, в Праге, впрочем, абсолютно некого было бояться. Ни один, как выражался Майзель, чурка или чучмек не мог переступить границ «христианнейшего королевства Европы». Когда-то Елену это приводило в бешенство. Но с некоторых пор, – после трагедий в Косово и Алжире, после 11 сентября, когда начиненный «семтексом» крытый пикап взорвался в подвальном гараже Нью-йоркской Фондовой биржи, похоронив под обломками исторического здания почти тысячу человек, после всего, что увидела она в Чечне и Ливане, и что вылилось из нее в книгу о современном исламе и его адептах – она поняла, от какой напасти спас страну король, раз и навсегда выставив это зверье за дверь и не оставив ни одной щелочки, в которую они могли бы просочиться…

Королева встретила ее так, словно они расстались вчера. И продолжила какую-то из множества их бесед, – несмотря на разницу во взглядах и положении, обе они ощущали глубокую симпатию друг к другу. И девочки обрадовались ей… И Елену чуть отпустило.

Они поужинали вместе с детьми и уложили девочек спать. Марина всегда старалась сама заниматься с детьми как можно больше, и это получалось у нее, вопреки занятости и напряжению, рождаемым ее ролью в обществе… Елена всерьез привязалась к королевской семье, несмотря на все свои прежние настроения, эти люди очаровали ее своей поистине царственной простотой и достоинством, с которым они несли бремя короны. И они так любили Данека… Вацлав и Марина были среди тех немногих, с кем он переставал быть Драконом и становился совсем человеком.

Когда они остались с Мариной наедине, королева усадила Елену на диван, сама присела рядом.

– Что произошло, Елена? Он обидел тебя чем-то? – мягко дотронувшись до ее руки, спросила Марина. – Ты так внезапно исчезла…

– Нет! – вскрикнула Елена, словно от удара. – Нет, Марина, нет… Он… он тут вообще ни при чем. Дело не в нем. Во мне…

– Что же так ест тебя, дорогая? Чувство долга? Солидарности? Ты чувствуешь себя виноватой перед своими друзьями, что ты с ним? Что с тобой? Расскажи мне. Я смотрела на вас, я думала, – Господи Боже, наконец-то все будет уже… Я должна знать. То, что с ним происходит, происходит и с нами. Со мной. Ты знаешь, что он для нас с Вацлавом… Я просто смотреть на него не могла. Он сильный, он не подает виду, но я же чувствую… Расскажи мне, Еленушка. Тебе нужно об этом рассказать.

– Я не уверена. Но я скажу. Чтобы не было никаких… У меня никогда не будет детей, Марина.

Королева, прикрыв глаза, прижала пальцы к губам. И другой рукой сжала запястье Елены. И долго молчала… Потом спросила глухим, полных слез голосом:

– Он знает?

– Да. Конечно. Он все знает. Даже то, что ему совершенно не следует знать…

– Мы… мы можем что-нибудь сделать?

– Что? Ах, нет, Марина, какие глупости… Давно никто ничего сделать не может. Я пыталась когда-то. Нет.

– И поэтому ты…

– И поэтому тоже. Нельзя жить с любимым мужчиной и не хотеть от него ребенка. Хотеть – и не иметь, – тоже. Хотеть самой, знать, что и он тоже, знать, что он жалеет тебя… Нельзя. Жалость убивает любовь. Беспомощность, невозможность… Он сильный, ты права. Он сильнее всех, кого я знаю. Он даже меня сильнее, хотя я думала, что так не бывает. Но это… Это раздавит его, Марина. Он не может не мочь. Это немыслимо. Он, который все может, Дракон, повелитель огня, воздуха, земли и воды, не может сделать ребенка какой-то вздорной смазливой щелкоперке… Когда я вижу, как дети виснут на нем, как он с ними разговаривает, я готова убить себя, понимаешь, Марина?! Когда-нибудь это раздавит его. Или он возненавидит меня. И я, право, не знаю, чего я больше боюсь… Лучше я исчезну. Ему только-только сорок вот было, – что это за возраст?! Начало пути… Любая будет…

– Ему не нужна любая, Еленушка. Ты ему нужна…

– Ах, Господи, да все понимаю я, все… Разве можно кого-нибудь с ним… рядом?! Просто он слишком хорош для меня.

– Разве ты в чем-то виновата?!

– Конечно, Марина. Конечно, я виновата. А кто?! Кто мог бы заставить меня, если бы я не хотела тогда… это… – Елена замолчала, зажмурилась на мгновение. И снова посмотрела на королеву черными сухими глазами на белом, как простыня, лице: – Я сама захотела избавиться от ребенка. Мне было девятнадцать лет, я была совершенно одна в чужой враждебной стране. Я сама это сделала. Я сама испугалась и сделала это. И теперь я могу сколько угодно уговаривать себя и поддаваться на уговоры других, что у меня не было выбора, не было выхода. Возможно, и так. Только детей у меня больше не будет. И я сама это решила. И отвечать за это мне самой предстоит, и тут, и там, – Елена резко дернула подбородком в сторону и вверх, в небо. – Только мне. Больше я никого не имею права впутывать в это. Тем более – его. Я уж как-нибудь сама.

– Но ведь ты любишь его, Еленушка. Я же вижу…

– Люблю?!. Ах, Марина… Какая же это любовь… кто-то души наши в одну слепил, пополам разрезал и каждому по половинке отдал. И рвутся из нас эти половинки, чтобы снова одним целым стать, и тащат нас на себе, за собой… И быть я с ним не могу, и уйти не могу, и жалко мне нас обоих до крика, потому что я вижу, как рвет его на куски моя боль…

– Прости меня, Еленушка. Это я виновата. Это… Это была моя идея – столкнуть вас. Я не знала… Я даже подумать такое не могла…

– Никто не мог, Марина. Я сама не могла. Не то даже, что в мыслях такого не было… Вообще. Что же мне делать-то, Господи?!

– А ты… ты не хочешь лечь в клинику? Совсем скоро новый специальный центр откроется… – спросила королева, не глядя на Елену. – Есть же какие-то технологии современные…

– Что?! Ах, перестань, Марина… Это даже не опухоль. Просто стопроцентная непроходимость.

– А все остальное?

– Все остальное… – Елена издала смешок, больше похожий на стон. – Все остальное, как у всех. И даже еще лучше… Я понимаю, что ты хочешь сказать… Но чудеса – это не конвейерная продукция, Марина. – У Елены вдруг встала перед глазами, как живая, старушка из булочной, напророчившая ей аж двоих детей, и снова похожий на стон смешок вырвался у нее из груди. – Не стоит на это надеяться. А кроме этого, как он сам говорит, столько еще всего…

– Сколько вы вместе?

– Я не считала… Долго. Да разве во времени дело?! Просто такого, как с ним, не было у меня ничего даже отдаленно похожего…