Марина Вишневецкая - Вышел месяц из тумана

– Я не помню! Я не получала! Мы не вышли из лифта!– Аня больно сжимает мое запястье.– Было шесть… Шесть, начало седьмого!

– Духи получила я!– И вдруг, жадно набрав воздуха, Тамара стискивает губы, надеясь, очевидно, все-таки побороть икоту.

– Ой, Томусик, ой?– скребет щетину Семен.

Мы, кажется, набрали скорость. Теперь нас лишь слегка покачивает на стыках.

– Духи пахли талым снегом. Севкин и мой любимый запах. Кто не пережил полярной зимы, тому этого не понять.

– А точно, Нюха! Часового было шесть,– он хлопает себя по щеке,– когда мы Севке снизу звонили!..

– Денис у нас бабушкин сын, за Дениса я не беспокоюсь. Но Галик и Андрей не смогут без меня!

– Я не верю!– Аня встает.– Потому хотя бы, что в этом, как вы изволили выразиться, колумбарии, собраны книги тех, кто ушел из жизни добровольно. А я хочу жить! И я буду жить! И я найду, как мне отсюда выбраться!

– На-ка вот! Передашь на волю!– Семен решительно вырывает из книги форзац со своими каракулями.

Я вижу теперь обложку, где золотом – Генрих фон Клейст. Да, Анюша, похоже, права. Я стою рядом с ней, чтобы вместе идти – я не знаю куда.

– Ты когда в последний раз алименты платил, папаша? Что вы все тут выделываетесь?– Тамара хватает огрызок карандаша, который ей с кислой ухмылочкой возвращает Семен.– Или вы думаете, что читатели не сумеют отличить истинных порывов от ложных? Истинного отчаяния матери, жены и любовницы, да, я этого не скрываю: любовницы – от вашей мышиной возни?

– Срали и мазали мы, Томусенька, на твоих читателей.– По-собачьи передернув спиной, Семен сворачивается на полу калачиком, и подгребает под голову валяющиеся тома, и устраивается на них, и с удовольствием зевает.

Аня ведет меня за руку по танцующему под ногами полу:

– Видела я в жизни идиоток, но таких стерильных!

– Мне не нравится этот барьер – «шесть часов вечера или начало седьмого». Аня!

– Что?

– Что бы это могло значить?

– Миг! Из которого мы выпали там, чтобы вьшырнуть здесь.

– А потом мы просто вернемся обратно – в тот же миг?

– А то!

– Мда, с некоторым опозданием осваивает наша литература специальную теорию относительности.– Я все равно не поспеваю за ней, за тем, как легко в ней насмешка настигает серьез, а серьез насмешку… Что-то скажет сейчас?

Ничего. Решительно распахивает дверь в тамбур:

– Перекурим?– и, нырнув в свой огромный карман, достает «Стюардессу» и зажигалку. Угощает. У нее грубоватые руки и большая ступня – что мне нравится, а ее вот смущает… Сигарету сжимает большим и указательным пальцами – для того, чтобы скомкать скорее ладонь.

Огонек зажигалки, не высветлив ничего, набрасывает на сумерки две наши тени.

Прикурила. Я тоже. Сую зажигалку в карман. Стало даже светлей.

– Нюш, а знаешь, эта глава не такая уж ледовитая. По мере сил я согреваю ее.

– Не иначе как любовью?

– Ну… я просто тебе говорю, чтобы ты была в курсе.

– Не про любовь книжонка эта! Неужели, Геша, ты еще не понял?

– Поделись, если ты поняла!

– Зажигалочкой тамбур согреть слабо? А то – дерзай! Вдруг и вправду хватит бензина!

– А вдруг хватит?

– Дерзай! Как говорит моя племянница: бонзай!

– Лобзай, терзай и вонзай!– Я касаюсь губами ее родинки, есть у нее такая заветная родинка на краюшке мочки, которую я называю сережкой или серегой… И когда ей звоню, то Сереге шлю поцелуй.

– Кто о чем, а вшивый – о бабе!– голос чуть потеплел.– У нас в первом отделе одна тетя работает. Это из ее репертуара. «На охоту ехать – собак ловить». Погоди! Вот: «Бодливой корове бык бок не дает»! Но родословную мою, сука, наизусть шпарит: вот есть у нее, понимаешь, сведения, что двоюродный брат моей мамы был лесным братом, так вот он вышел из леса или еще нет? Ну я сдуру и ляпни: конечно, не вышел, если бы вышел, я бы его видела хоть один раз в жизни!– Ах, не вышел. Так он продолжает борьбу с нашей властью? Так он…

Дверь в соседний отсек открывается – резко, я едва успеваю оттащить Аню от удара.

– Всем привет.– На пороге стоит незнакомая женщина с русалочьими глазами, в желтой юбке и черном свитере.

– Лидия?– Аня удивлена.

– Надеюсь, не помешала! Имею мессэдж. При мужчине можно?

– Да. Он свой,– Аня стряхивает пепел.

– Берегите Всеволода зпт есть все основания для крупных опасений тчк Ваша Лидия.– Она пытается улыбнуться, но делает это лишь сморщенным лбом.– Месяц назад мне делали аборт – по блату, естественно, и соответственно под наркозом. И было мне явление. Мне Лодочка явился – уже оттуда! Причем я спросила: «Почему ты там?» Он же ответил: «Сама знаешь!»

– Лодочка – это кто?– очевидно, чтоб скрыть волнение, Аня смачно плюет на свой зашипевший бычок.

– Я всю жизнь так его называла. Он же эхом в ответ: Лидочка! Бывало, час целый по телефону аукались: Лодочка! – Лидочка! – Лодочка! – Лидочка! – Лодочка?! – Лидочка?!– она подвывает на разные голоса, куда-то утягивая нас: – Лидка! – Лодка!

– У вас к нам все?– сухо – Аня.

– Детуся, я с ним не спала. Я на рабочем месте шашней не завожу. Но когда он стал спать с одной девочкой из редакции информации, я стала спать с ее мужем. Лодочке назло! В помощь Лодочке!

– Лидия работала режиссером на норильском телевидении,– Аня оборачивается ко мне в надежде, что я…

– И продолжает там с успехом работать!– Лидия вновь улыбается лбом.– Конечно, его любовь к вам, детка, Анна Филипповна, не имела аналогов. Но вы, полыхнув ярким северным сиянием, надолго исчезли из нашей жизни. А она постоянно требовала разрядки и забытья.

– Я не знаю человека более жизнерадостного!

– Значит, вы вовсе его не знаете. Да и откуда бы? Когда Лодочка отправлялся к вам в Москву, деньги мы собирали ему всем миром: я брала у мужа, я брала у любовника, он брал у любовницы, которая одолжалась у вышеназванного мужа… И был Анне Филипповне в Москве фейерверк, а также салют из сорока орудий! Был?

Аня ежится. Аня с тоской смотрит в черную щель, разделяющую наш тамбур и порожек, на котором стоит в черные ботики обутая Лидия. Ни шпал, ни рельсов, ни мелькания искр – очевидно, мы мчимся с огромной скоростью.

– Извините меня, если я правильно понял,– мне не сразу удается поймать ее плывущий взгляд,– одна из здешних глав – ваша? Может быть, пятая? Может быть, потому-то…

– Мужчина, не суетитесь! Если вы, конечно, мужчина. Повествование это не для слабонервных. Как справедливо сказал пиит: И бездна нам обнажена с своими страхами и мглами, и нет преград меж ней и нами!.. – наконец она улыбается и ртом, оскалив острые желтые зубки.– Как человек, имеющий канцер, вы понимаете это конгениально нам!

– Канцер?– Аня оборачивается ко мне: – Рак?

– Значит, мужчина не в курсе?

– У кого рак?– не понимает Аня.