Павел Вежинов - Ночью на белых конях

— Он никогда не пробьется туда, куда хотел. Ни сейчас, ни потом. Я просто отрезал голову этому пресмыкающемуся.

— Это тебе только кажется. Не удастся у нас, попробует удачи в другом месте. Но ты вывалялся в грязи безвозвратно.

Сашо включил скорость, машина медленно тронулась.

— Я совершенно не чувствую себя испачкавшимся в грязи или запятнанным! — сказал он сухо. — Я просто покарал подлеца. И воспользовался при этом его же собственным оружием.

— Да, вот именно, его собственным оружием! — кивнул академик. — Ведь ты взял слово не для того, чтобы обвинить его в невежестве, как ты это довольно ловко изобразил собранию. А чтобы иметь возможность сказать про его брата…

— Вот именно! — нервно согласился Сашо. — Я не могу позволить себе роскошь выбирать средства, если он их не выбирает. Это значит проиграть битву.

— Лучше проиграть, чем потерять достоинство.

— Что-то я не замечаю, чтоб я его потерял! — сказал Сашо. — Даже наоборот.

— Значит, у тебя нет совести.

— Может быть, и вправду нет, — ответил Сашо.

Машину слегка занесло на повороте. Сашо сбавил скорость. Непременно нужно сменить покрышки, с этими становится просто опасно ездить.

— Дядя, — сказал он, — а ты правда представляешь себе, что такое совесть?

Академик насмешливо взглянул на него.

— Наверное, тебе это в самом деле нужно объяснить. Совесть — это наш внутренний судья, который позволяет человеку отличать добро от зла. И таким образом контролировать свои поступки.

— Но я не испытываю никакой потребности в подобном мистическом судье, для этого мне вполне хватает разума.

— По-видимому, не хватает, — сказал академик. — Иначе ты не поступил бы так безобразно. Совесть — это не только разум, она еще и отношение к миру, чувство.

Оба долго молчали, потом Сашо несколько неуверенно сказал:

— Похоже, у меня нет ни такого отношения, ни такого чувства… Я привык все оценивать. И потом, зачем мне совесть, дядя, если во мне самом нет зла, как, наверное, нет и добра. Но, по-моему, я неплохо их различаю, когда с ними сталкиваюсь.

Дядя промолчал. Возможно, в эту минуту он просто не знал, что ответить, выглядел он хмурым и подавленным. Наконец машина остановилась перед домом академика, но тот не спешил выходить.

— Как ты решил насчет Аврамова?

— Но, дядя, именно сейчас мне не хочется оставлять тебя одного.

— А это что такое, по-твоему? — хмуро спросил академик. — Не совесть?

— Скорее инстинкт самосохранения.

— Я хочу, чтобы ты работал с Аврамовым! — твердо сказал академик. — Это нужно мне!

— Хорошо, дядя… Завтра… завтра ты придешь?

— Я вообще нигде не появлюсь, пока у меня не примут отставку. Думаю, завтра меня вызовут.

Но его вызвали только через неделю. Принял его опять Спасов, хотя академик ожидал, что на этот раз он встретится с президентом. В кабинете было еще два человека, но Спасов представил их только по фамилиям. Оба они в продолжение всего разговора, который протекал отнюдь не гладко, не проронили ни слова, словно их и не было в комнате.

— Мы тут подумали, товарищ Урумов, — спокойно и мягко начал Спасов, — и решили принять вашу отставку.

— Очень вам благодарен! — сказал Урумов. — Хотя это не имеет для меня никакого значения. Мое решение окончательно.

Спасов бросил на него оскорбленный взгляд. С тех пор как он сел в это кресло, никто еще не позволял себе говорить с ним таким тоном.

— Почему? У нас была и другая возможность. Мы могли, например, отправить вас на пенсию.

— Вы преувеличиваете свои права, товарищ вице-президент, — насмешливо проговорил академик. — Но и этим вы меня не испугаете. Вот уже второй год меня зовут в Ленинград, условия работы там намного лучше.

— Не сомневаюсь… Хотя ваши идеи вряд ли особенно их заинтересуют.

— Ваше личное мнение для меня недостаточно компетентно. Как и для вас мое мнение о вашей математике.

— Я думаю! — Голос Спасова звучал все обиженней. — Но могу вам сказать, что это мнение разделяют и наверху.

Академик нахмурился.

— Что это значит «наверху»? — спросил он сухо. — Очень часто люди вроде вас называют этим словом самую обычную канцелярию. Дальше они не имеют доступа.

Профессор Спасов заметно смутился.

— Это не канцелярия, — сказал он.

— И каковы же возражения? Вроде азмановских?

— Нет, просто ваши исследования кажутся им бесперспективными.

— Послушайте, товарищ Спасов, если спрятать голову в песок, опасность не станет меньше.

— Я не собираюсь с вами спорить! — недовольно проговорил Спасов. — Неужели вам мало, что мы даем вам возможность спокойно работать?

— Мало! — ответил твердо академик. — Мне нужен новый электронный микроскоп. Иначе я буду вынужден искать его там, где он есть.

Спасов пристально поглядел на него.

— Вы что, угрожаете? — спросил он раздраженно.

— Ничуть. Хотя мне ясно, что рано или поздно вам придется отвечать за последствия.

— Но я же обещал вам этот микроскоп. Еще весной.

— Спасибо. Этого мне совершенно достаточно, — сказал академик и встал.

— Куда вы? — Спасов удивленно взглянул на него. — Подождите, сейчас принесут кофе.

— Я не пью кофе.

— Ничего. Мы еще не кончили разговор.

Урумов сел. Спасов нетерпеливо позвонил. На пороге появилась секретарша.

— Что там с кофе? — нервно спросил он.

— Сию минуту, товарищ вице-президент.

— И кока-колу. Или какой-нибудь сок.

Секретарша обиженно скрылась. Спасов снова устремил взгляд на академика.

— У меня к вам еще один вопрос. Кого вы считаете наиболее подходящим кандидатом на ваше место?

— Бесспорно, старшего научного сотрудника Кирилла Аврамова.

— Мотивы?

— Вы, по-видимому, не читали докладной записки, которую я послал вам месяц назад. Это же лучший специалист в нашем институте. И член партии, если это вас интересует.

По всему было видно, что Спасов не слишком доволен его ответом.

— Может быть, вы и правы… Но Аврамов тоже занимается только общими проблемами.

— В науке не бывает общих проблем, товарищ Спасов. В науке есть проблемы большие и меньшие, цели более близкие и более далекие. Если бы Циолковский не занимался ракетами и не имел бы таких учеников, как Королев, может быть, сейчас наши кости уже покоились бы под развалинами. А, как видите, мы не только уцелели, но даже первыми послали человека в космос.

Но Спасов его не слушал, мысли его были явно заняты чем-то другим.

— Что вы имеете против Скорчева? — спросил он.

— Абсолютно ничего. Скорчев очень полезный работник, я всегда это утверждал. Но у него нет некоторых качеств, присущих Аврамову. Если мы не хотим оставаться в хвосте мировой науки, надо подбирать людей, которые лучше всех знают свое дело… Все прочее от лукавого.