Васко Пратолини - Повесть о бедных влюбленных

— И я тоже! — сказал он. — То же самое происходило, когда со мной разговаривал Мачисте. Я бывало думаю-передумаю в одиночку все то, что он мне говорил, и знаешь, у меня было такое же ощущение, как в детстве после вывиха ноги. Нет, не смейся! Нога у меня встала на место и больше не болела, но я ступал с опаской, словно еще не умел ходить.

Милена засмеялась счастливым смехом.

— Значит, нам обоим нужно еще учиться ходить и говорить! Вот какие чудеса! Будем хоть надеяться, что мы уже родились на свет!

— Вот он я! Здравствуй, Милена! — прошептал он. Их губы встретились. И он добавил весело: — Родились на виа дель Корно, благодаренье господу! Мне кажется, что я всегда там жил!

И снова, как в прошлую ночь, они сидели в молчании, прислушиваясь к лаю собак, к таинственному стрекотанью цикад. Потом, рука об руку, вошли в дом. На цыпочках прошли по коридору. И пробираясь мимо двери Маргариты, затаили дыхание.

Они еще не вставали, когда с первыми лучами солнца под окном остановился автомобиль. Марио и Милена первыми услышали его. Полицейские были вежливы: они заверили Марио, что от него потребуют только разъяснений. Потом было расставание, нежное, как поцелуи, полное любви и надежды. Маргарита простилась с Марио молча, без слез. И когда машина отъезжала и Милена махала Марио рукой, Маргарита, до боли стиснув в руке медальон с портретом Мачисте, прижимала его к груди.

В тот же день Милена возвратилась на виа дель Корно. Стадерини, который нарочно повернул свою скамейку так, чтоб не пропустить ее прихода, вскочил, увидев Ми-лену. Бросившись к ней, он опрокинул и скамейку и стол.

— Его взяли? — спросил он. Милена кивнула головой.

И тогда сапожник не выдержал. Не думая о том, что он находится на улице и все его слышат, он поднял кулак и, погрозив небу, крикнул:

— Да где же ты? Где ж ты есть?!

Это было мгновение искренней боли, слова вырвались сами собой. Сердце седовласого сапожника взяло верх над его житейской мудростью. В следующую секунду он, дрожа, подбирал свое добро, рассыпавшееся по мостовой.

Женщины безмолвно смотрели из окон.

Синьора пускала мыльные пузыри из своего окна.

И ребятишки — невинные души — хлопали в ладоши.

Осенью, в годовщину смерти Мачисте, кому-то удалось положить на его могилу, охраняемую, как пороховой погреб, букетик красной гвоздики. И в первый раз за все время своего существования виа дель Корно никому не устроила скампанату. Отцвела герань, и выпал снег. Бьянка вышла замуж за Эудженио; их стараниями бывшая квартира Мачисте и Маргариты с круглым столом посередине столовой и балкончик с сохранившимся курятником приобрели прежний вид. На рождество корнокейцы играли в лото. Синьора пускала мыльные пузыри, стоя на постели, чтобы получше видеть, как они падают. Бруно и его тесть, землекоп Антонио, продавали на окраине города фрукты и овощи. Умерла от воспаления легких Леонтина. Карлино наградили орденом, и Фидальма пришила ему на черную рубашку еще одну ленточку — красную с белым.

Весной, в час, когда трезвонили будильники, уже светило яркое солнце. Шумная толпа опять заполнила ярмарки. С Марио сняли обвинение в подрывной деятельности — за недостатком улик он был оправдан. На несколько дней его приютила у себя Милена. Однажды ночью они вместе покинули нашу улицу, которая по-прежнему нищенствовала и жила сплетнями. И несмотря ни на что, искренне веселилась. Уго предстояло отсидеть в тюрьме пять лет. Джезуина переехала жить к Маргарите. Она уже считает месяцы и дни, оставшиеся до освобождения мужа. Клара родила дочку. В июле Беппино Каррези дал Стадерини пощечину. Беппино показалось, что сапожник, увидев его в фашистской форме, непочтительно засмеялся ему вслед. Синьора продолжала плевать в прохожих и пускать мыльные пузыри.

Следующей осенью на могиле Мачисте снова, точно чудом, появились цветы. Землекоп Антонио, овдовевший год назад, женился на Семире. Наша улица все также сплетничала и уже собиралась вытаскивать пересыпанные нафталином старые зимние вещи, хотя стоял всего лишь конец сентября.

Как— то раз, в четверг, Музетта Чекки, закончив свой трудовой день, возвращалась домой. У Порта-Ла-Кроче она встретила Ренцо, молодого паренька, жившего теперь со своей матерью-вдовой в квартире, которую раньше снимали Нанни с Элизой.

— Домой идешь? — спросил Ренцо.

— Да, а ты?

— И я тоже. Пойдем вместе!

— Как ты сюда попал? — удивилась Музетта.

— Ходил в театр Гарибальди смотреть «Ридолини»! — Как ты себя чувствуешь на виа дель Корно? — спросила она.

— Так себе. Еще не совсем освоился.

— Почему ты не выходишь на улицу после ужина? Мы вечером всегда идем компанией на Санта-Кроче подышать свежим воздухом.

— Да, корнокейцам нравится Санта-Кроче. А я привык к площади Синьории. Там есть бассейн, а на чугунной ограде можно делать гимнастику.

— Ну что ты, Санта-Кроче лучше площади Синьории — она уже в центре, и там слишком людно! На Санта-Кроче ребята тоже делают гимнастику прямо на лесах библиотеки. Нам Санта-Кроче больше нравится.

— Как это можно делать гимнастику на лесах библиотеки?

— А вот приходи. Джиджи и мой брат научат тебя!

— Я с ними еще не знаком.

— Так я вас познакомлю! Они говорят, что ты ужасно гордый. Но мне этого не кажется. Просто ты, наверно, привык жить в центре, и наша улица пока еще для тебя чужая.

Он покраснел, и, взглянув на него, Музетта тоже смутилась. Помолчав, он спросил:

— Тебя как зовут?

— Музетта. А тебя — Ренцо, я знаю. Твоя мама уже подружилась с моей мамой и с другими женщинами.

— Твой отец старший бригады подметальщиков правда?

— Да, а у моей сестры своя лавка. Она торгует углем

— Как зовут твою подругу с длинными косами?

— Аделе, но за ней бесполезно ухаживать. Она обручена с моим братом.

— Да я спросил так, из любопытства! А ту, маленькую?

— Ты о Пиккарде говоришь? У нее брат был машинистом, только его уволили. А ее золовку зовут Клара, потому что Бруно… ну, этот самый бывший железнодорожник, женился на Кларе, старшей сестре Аделе. Их родители поселились вместе. В общем, долго объяснять. Вот когда поживешь подольше на нашей улице, то поймешь, что тут нет ничего удивительного. У нас на виа дель Корно все живут в дружбе, хоть и ссорятся иногда.

— Я и так уже заметил! Корнокейцы все между собой породнились.

— Мы все кулики с одного болота, как говорит Стадерини. Наверно, уже его-то ты знаешь?

— Он мне прочел целую главу из дантовского «Ада», пока чинил мой ботинок.

— Данте — его конек, но у нас никто больше не хочет слушать Стадерини. И ему приходится читать стихи в кабачке на виа деи Сапонаи!

— А ведь он читает стихи, как настоящий профессор. Тебе нравятся стихи?