Васко Пратолини - Повесть о бедных влюбленных

— До чего вы довели беднягу Освальдо! — не удержавшись, воскликнула Элиза.

— А! — сказал Карлино. — Я тебя провожу. Они повернули на виа деи Леони.

— По правде говоря, — сказала Элиза, — я собиралась пройтись одна. Не хочется разговаривать.

Было уже совсем светло. На Палаццо Веккьо пробило шесть. Первые лучи солнца озарили портик «Фоли-Бержер". Прошел трамвай; из полуоткрытых дверей пекарни Кьяруджи тянуло вкусным запахом теплого хлеба. В прохладном сухом воздухе дышалось легко. Река текла зеленоватая и спокойная; на каменистой отмели килем вверх лежали лодки. На окрестных холмах, радовавших глаз чистыми, ясными красками, зазвонили колокола монастырей.

— Забудем всю грязь! Какой покой кругом! — сказала Элиза.

— Да ты, оказывается, поэт! С каких пор? — заметил Карлино.

Элиза присела на парапет набережной, подставив спину теплым солнечным лучам и уронив руки. Она жадно вдыхала воздух. Карлино подпрыгнул и уселся рядом с ней.

— На, кури, — сказал он.

И тотчас же этот день стал для Элизы обычным, как и все прочие дни; рядом был мужчина, который если и не выражал желания спать с ней, то все же требовал, чтобы она разговаривала, слушала его. И курево — тоже обычная отрава. Элиза снова превратилась в соблазнительную потаскушку, жадную до денег, распущенную на язык и страдавшую болезнью сердца.

— Так, значит, сегодня ночью ты была с Освальдо? — спросил Карлино.

— Почти уж целый месяц все ночи.

— Скажите, пожалуйста, какой прожигатель жизни!

— Получил куртажные за три месяца.

— Он тебя в свои дела посвящает?

— Во всё посвящает.

— Например?

— Ну, например, рассказывает, что у него есть невеста в Монтале Альяно, но девушка, кажется, ему изменяет.

— Почему же он ее не бросит?

— Слабовольный. Вы ведь, синьор бухгалтер, хорошо его знаете. Послушайте-ка, что же это вы и другие «камераты» так нехорошо с ним поступили? Это его больше всего мучит!

— А-а! — протянул Карлино, облизнув языком губы. — Он рассказывает про дела фашистской организации женщинам, да еще таким, как ты!

— А пусть рассказывает сколько хочет! У меня в одно ухо влетает, в другое вылетает!

— Правильно делаешь, — сказал он и, спрыгнув на землю, добавил: — Хочешь выпить чего-нибудь? Пойдем угощу.

— Пожалуй, я выпила бы горячего лимонада.

Солнце уже ярко озаряло всю набережную и заливало светом строящуюся библиотеку; лучи его становились жгучими. На середину Арно выплыли барки, добывающие песок со дна реки. На парапет набережной уже уселся рыболов с удочкой. На улицах орудовали метлами мусорщики; из Грассины и Антеллы бежали дребезжащие трамваи, битком набитые рабочим людом. В молочной Могерини мальчик подметал пол, посыпая его мокрыми опилками.

— Вы не стесняетесь показываться со мной здесь, недалеко от дома? — спросила Элиза. — Сегодня вечером про нашу прогулку будет знать вся виа дель Корно.

Но Карлино, не обращая внимания на ее слова, сказал:

— Может быть, хочешь позавтракать, так пожалуйста. Для себя он заказал чашку шоколада, свежих булочек

и сливочного масла. От густого шоколада шел горячий пар, на кружочках масла было выдавлено название фирмы. Карлино поддевал кружочек ножом и клал на хлеб с хрустящей корочкой. Он ел с жадностью, естественной для здорового юноши после бессонной ночи и утренней прогулки на свежем воздухе. Так как в молочной не было варенья, он послал за ним мальчика в соседнюю лавку Биаджотти, бывшую Кампольми. Он даже и не подумал о том, что «бывшей» она стала по его вине.

Элиза прошла в комнату за лавкой и вернулась оттуда преобразившаяся: она причесалась, освежила лицо, привела в порядок свой туалет. Она улыбнулась, показав красивые зубы. Лицо ее, однако, сохраняло свое обычное болезненно-грустное выражение. Сев за столик, Элиза выпила лимонаду и заказала чашку молока. Разрезав булочку пополам, она намазала ее маслом и стала макать в чашку. На поверхности молока, медленно кружась, всплыли золотистые масляные пятна. Элиза наклонилась и стала ловить их языком, прихлебывая молоко. Это внезапно возбудило в Карлино желание, и фашист-бухгалтер теперь смотрел на нее другими глазами, чувствуя себя сытым и отдохнувшим, как будто он проспал всю ночь. Покуривая сигарету, он не сводил взгляда с Элизы, с ее груди, вздымавшейся под легким платьем, с ее рук, покрытых легким пушком, который манил к ласке. Карлино скользнул по нему рукой. Элиза вскинула на него глаза, и тотчас же в них появилось подходящее к случаю выражение. Карлино сказал, многозначительно улыбаясь:

— Ты всегда даешь то, что обещаешь?

Не было нужды ехать через весь город на виа дель Аморино. На той же виа деи Нери жила старуха, всегда готовая приютить «приличных господ».

— Куда уж приличней, чем я, — сказал Карлино. — Я иду из «Казино Боргезе».

Комната выходила окнами на улицу. Сквозь занавеси пробивались солнечные лучи, и на потолке, словно в игре зеркал, мелькали тени прохожих, извозчичьих пролеток, велосипедистов. Раздался пушечный выстрел, возвещавший полдень.

Карлино стал одеваться; ему нужно было показаться на работе.

— А ты что будешь делать? — спросил он Элизу.

— Мне не хочется вставать, я еще немного посплю.

— Послушай, тебе бы посоветоваться с доктором. Сердце у тебя стучит, как молоток, — заметил он, застегивая подвязки.

Закончив свой туалет, Карлино положил деньги на ночной столик и собрался уходить. Элиза сказала:

— Не сердитесь на Освальдо за то, что у меня сорвалось с языка!

Он был уже у дверей.

— Ну, это мое дело. Привет, красотка.

И ушел.

Оставшись одна, Элиза могла наконец оправиться от одышки, с которой она так долго боролась. Ей казалось, что сердце у нее разбилось на тысячу осколков и каждый из них трепещет отдельно. Измученная, она погрузилась в тяжелый сон. Ей снилось, будто на нее напала стая мышей, и все они выскакивали из раны, зиявшей в ее груди, как раз там, где билось сердце. Мыши бегали по ней, скреблись и пищали. И тут же был Бруно, он стоял неподвижно и смотрел на нее. Она проснулась и приподнялась повыше на подушках, чтобы побороть приступ; никогда еще смерть не казалась Элизе такой близкой. Постепенно сердцебиение утихло. И тут у нее окончательно созрело решение.

На виа дель Корно Элиза встретила Нанни в обществе Cталдерини. Завидев ее, сапожник сказал:

— Ну что, ублажила бухгалтера?

Элиза ответила какой-то пошлостью. Нанни возразил:

— Да чего ты ерепенишься? Сегодня утром Фидальма им дела вас на набережной.

— Раненько у нас встают, когда захотят сунуть нос и чужие дела, — отпарировала она.

Было уже четыре часа. Элиза сказала Нанни, что ей нужно сейчас же уходить: в пять у нее свидание. Она съела несколько ложек похлебки, которую любовник позаботился сохранить горячей, выгладила платье, почистила туфли, тщательно причесалась и напудрилась. Потом села на трамвай и сошла в Порто Прато у железнодорожного депо.