Ольга Токарчук - Путь Людей Книги

Маркиз видел путь к постижению смысла в Магии и Посвящении. Он был близок к искомому. Вероника считала, что смысл познается через Любовь и Сны. Она была близка к искомому. Гош верил в Слово, которое ему ни разу не удалось произнести, и тоже был близок к искомому. Де Берль же полагал, что смысл заключен в самой сути вещи, что вещь означает ровно то, чем является. Философия не слишком сложная, но и он был к искомому близок.

Поздно вечером они доехали до Анжервилля и остановились на ночлег в первом же попавшемся трактире. Ужин изысканностью не отличался, но никто не был голоден — так измучила всех жара. Подали холодное мясо, хлеб и сыр из местной сыроварни, а также вкусный сидр, которого Вероника выпила слишком много. Быть может, нарочно, чтобы поскорее лечь спать.

Маркизу и де Берлю наконец представился случай поговорить без свидетелей. Утомленный дорогой де Берль тихим голосом уговаривал Маркиза вернуться.

— Можно, конечно, — говорил он, — поехать в Шатору и, дожидаясь д'Альби — хотя я сомневаюсь, что он вообще появится, — обсудить с Шевийоном новый срок. Перенести его на весну.

Маркиз упрямо стоял на своем:

— Нельзя допустить, чтобы мелкое происшествие нарушило план, который обдумывался целый год. Если мы сейчас вернемся в Париж, экспедиция снова отложится на неопределенное время.

— Я считаю, надо испросить совет у Братства, — сказал де Берль. — Мы не вправе сами принимать решение. Да и присутствие этой женщины… Что тебя заставило предложить ей к нам присоединиться? Иногда мне кажется, ты столь же непредсказуем, как д'Альби.

Маркиз пожал плечами:

— Бедная одинокая женщина.

— Шлюха.

— Но на редкость красивая.

Оба подняли головы, так как дверь трактира отворилась и вошел высокий, хорошо сложенный мужчина в чужеземном наряде.

— Эй, хозяин, пусти переночевать одинокого путника! — крикнул он с иностранным акцентом.

Маркиз и господин де Берль продолжили прерванную его появлением беседу. Между тем трактирщик принялся довольно дерзко втолковывать незнакомцу, что свободных мест нет. И посоветовал отправиться на другой постоялый двор, в трех улицах отсюда. Мужчина вел себя так, будто не понимал, что ему говорят, и похоже было, не собирался уходить. Разговор шел на повышенных тонах.

— Никуда я не пойду. Я устал. Впереди у меня долгий путь, и вдобавок я не знаю города, — твердил незнакомец.

— Неужели я непонятно говорю? Все уже занято. Вот эти господа взяли последние две комнаты.

— Зачем им две комнаты? — торжествующе воскликнул мужчина. — Могут уступить мне одну.

— С ними дама.

— Я ничего не имею против дам.

Маркизу надоело это слушать: встав из-за стола, он подошел к незнакомцу и, поклонившись, представился.

— Я вижу, вы в затруднительном положении. Чем могу помочь?

— Наконец-то я вижу джентльмена! Джон Берлинг из Лондона на пути в Тулузу. Сегодня ночью без крова.

Маркиз незаметно обменялся с де Берлем взглядами.

— В нашей комнате найдется место для столь замечательной особы, — заявил он и велел трактирщику отнести багаж англичанина наверх.

Берлинг не остался в долгу. Он заказал лучшего вина, а сам молниеносно опустошил блюдо с холодным мясом. Поедая кусок за куском, он изложил новым знакомцам важнейшие факты своей биографии, свои политические и религиозные взгляды, а также успел процитировать нескольких английских поэтов. Ехал он из Фулема, что под Лондоном, в Тулузу к своему воспитаннику, который уже второй год пребывал во Франции, обучаясь языку и светским манерам. Берлинг был всего лишь учителем мальчика, но рассказывал о нем так, как отец рассказывает о сыне. Слушать его было весьма интересно — может быть, потому, что уже в самой манере говорить ощущалась провокация. Любая, только чуточку искаженная чужеземным акцентом фраза являлась оценкой, выражением позиции говорившего, и прежде чем поставить в конце ее точку, Берлинг на секунду умолкал, будто ждал, что собеседник с ним не согласится. Маркиз и де Берль, взбудораженные красочными рассказами англичанина, рвались в спор. Да и выпили они не меньше кварты.

— Что ж, путешествие началось отлично, — сказал де Берль и заказал еще вина.

— Рекомендую теперь попробовать наше островное снадобье. — Берлинг вытащил из-за пояса плоскую фляжку. — Такое производят в моих родных краях.

Он налил в металлические рюмочки величиной с наперсток по глотку бренди и произнес тост:

— За нашу встречу.

— Очень крепкий, — сказал Маркиз, невольно морщась.

Берлинг шумно втянул в нос понюшку табака и удобно развалился на лавке.

— Что-то мне не нравится в вашей прекрасной стране, любезные судари, — заявил он. — Я ехал из Дюнкерка и видел, что везде неспокойно. Гугеноты целыми деревнями ни с того ни с сего переходят в католицизм. Мне говорили, что в окрестностях Бордо в один день сменили веру пятьдесят тысяч человек. Неужели такое возможно?

— Вы слыхали про внутренние миссии, придуманные нашими иезуитами? Может, это результат их стараний? — сказал де Берль.

— Трудно в такое поверить, сударь. В столь внезапное обращение. Это все неспроста, и некатоликам надо быть начеку.

— Франция по всему миру славится своей терпимостью…

— А два года назад, когда я впервые сюда приехал, за колдовство сожгли двух женщин.

— Это совершенно другая история. Нельзя путать государственную политику с судом над ведьмами, — осторожно заметил Маркиз.

Берлинг подлил бренди в рюмочки.

— В Англии подобное немыслимо. Ваш король чересчур подвержен влиянию иезуитов. Я им не доверяю, — понизил он голос. — Это темная сила, которая тормозит прогресс.

— Вы, похоже, очень верите в прогресс.

Да, Берлинг действительно верил в прогресс, в науку и силу разума. Он гордился достижениями своих соотечественников. Только наука способна избавить человечество от болезней и нищеты. Произнося слово «человечество», англичанин, точно странствующий проповедник, поднимал вверх короткий толстый палец.

— Вот, к примеру, Гарвей. Он открыл, что кровь в человеческом теле течет по жилам и таким образом попадает в каждую его часть. Это величайшее открытие нашего времени. Представляете, какую пользу может из него извлечь медицина! Но, кроме практического, открытие Гарвея имеет еще и философское значение. Оно доказывает, что человек — высокоорганизованный механизм и, как всякий механизм, его можно тщательно изучить и многое узнать.

— Неудачное сравнение, — возразил Маркиз. — Механизм можно разобрать на части и потом снова собрать. А человека нельзя. Должно существовать нечто, оживляющее этот ваш «механизм».

— Тут я с вами согласен, Маркиз. Это «нечто» — Бог, но в нем следует видеть часовщика, который заводит механизм. Божье дыхание, понимаете? А дальше уже действуют законы механики и природы.