Юрий Шестов - Утро

Мне было куда как интереснее дома. Там всё было настоящее. И ночная зимняя рыбалка, и связки самоловов, пахнущие водорослями, и налимы, которых я должен был глушить деревянной колотушкой по голове, когда их вытаскивали извивающимися из проруби.

Мы выписывали много газет и журналов. Мама работала заведующей библиотекой, носила мне книги сетками-авоськами. Вечерами мы часто сидели на кухне. Отец что-нибудь делал. То шил, то сучил дратву и потом подшивал нам валенки. Родители могли обсуждать статьи, домашние дела, рассказывали что-нибудь нам из своей жизни. Мы с сестрой рядом занимались своими делами, слушали. Я или читал, или делал какие-нибудь самолётики, машинки, возился с конструкторскими наборами, попозже паял радиоприёмники, и краем уха следил за разговором. Обычная жизнь, но мне было интересно, и по сравнению со школой здесь всё было настоящее, живое. Хотя сама учёба мне нравилась.

В конце первого класса учительница отвела последнюю неделю для ознакомитeльных экскурсий, вроде посещения подсобного хозяйства на окраине посёлка. Это было скучно, тем более что на этом подсобном хозяйстве я сам успел побывать несколько раз – ездил на велосипеде прошлым летом, исследуя дальние окрестности. Для меня экскурсии означали ещё ходьбу за ручку в парах, что было уже сверх моих сил. Ни на одну экскурсию я, разумеется, не пришёл. Учительница прислала одноклассников узнать, куда это я пропал. Они кое-как нашли меня, устали пока дошли – наш дом был далеко от школы. Я в это время опробывал самодельный лук. Наконечники стрел делал из кусочков жести, которые вырезал из консервных банок. На оперенье шли куриные перья, что попрямее. На стене сарая я нарисовал мишень. Стрелы сочно, с силой впивались в доски сарая. Это был уже четвёртый вариант лука и, судя по результатам, недалеко была вторая фаза проекта – охота на зайцев. Зайцев я обнаружил на острове, куда ещё весной переходил вброд. К слову сказать, зайцы оказались проворнее, и их поголовье не пострадало. Я, правда, нисколько не огорчился – во время охоты нашёл двух ёжей и в майке принёс домой эти фыркающие игольчатые клубки.

Одноклассники принялись порицать меня – в кои-то веки они могли выступить в роли носителей истины. В моих владениях упрёки звучали смешно и нелепо. Школьная жизнь для меня была уже далеко, так что я начал довольно воинственно их выпроваживать. Помявшись, один из них попросил стрельнуть из лука. Я разрешил. Потом и остальные захотели. Я тоже дал. Они потрогали наконечники стрел, уважительно сказали: “Настоящие”.

Так я и боролся все первые четыре года за свою свободу. Из школы я уметался мгновенно, ни на секунду не задерживаясь после звонка. Так называемые внеклассные мероприятия тяготили меня. Отец вольно или невольно помогал в этой борьбе. В конце третьего класса меня приняли в пионеры. Я пришёл домой в приподнятом настроении. Нас водили в ресторан, где дали газировки в фужере на высокой ножке и пирожное. Фужер я нечаянно разбил. Попросил у официантки совок и веник, сказал что сам уберу. Она зло посмотрела на меня и сказала что обойдётся без сопливых.

Отец сидел и шил что-то на швейной машинке “Зингер” с ножным приводом, быстро перекидывая ткань и застрачивая её. Весёлое стрекотание машинки взмывало и опадало, как будто ласковые волны играли с прибрежным песочком. Рядом сидел дядя Петя, его приятель. Став в дверном проёме, я сказал: “Меня в пионеры приняли”. Отец мельком глянул на меня и как бы между делом бросил дяде Пете: “Вот, павликов морозовых воспитывают”, – дядя Петя поддакнул, и они продолжили свой разговор.

Я призадумался. По опыту я знал, что отец зря не говорит. Он был для меня куда больший авторитет, чем все учителя. Павлик Морозов уже раз перешёл дорогу, и мне не нравился. Я представлял, как он бежит к милиционерам и доносит на отца. Там, где я жил, к милиционерам относились, мягко говоря, без любви. А уж закладывать своих считалось последним делом. Если бы жителям нашего посёлка доверили выбрать самое фантастическое творение всех времён и народов, то Дядя-Стёпа-Милиционер легко снискал бы лавры победителя. Эта невзрачная сказочка для перекашивания детских мозгов как маленьких побила бы всех своих собратьев, включая религиозные учения и “Приключения капитана Врунгеля”.

Перед вступлением в пионеры учительница читала всему классу книжку о Павлике. Прочитав, начала спрашивать ребятишек, как поступили бы они на его месте. Ребятишки заверяли её, что, мол, конечно они поступили бы как Павлик. Очередь отвечать приближалась ко мне. Я мучился. Сдавать своего отца я не собирался. Надо было придумать ответ, чтобы она отстала. В конце концов я сказал: “Мой отец не крал зерно”. Учительница настаивала: “Ну а если бы так случилось, что бы ты сделал?” Я упрямо повторил: “Мой отец не крал зерно”. Она недовольно стала спрашивать следующего. Энтузиазм погас. Ребятишки отвечали без огонька. Серёга Сорокин, удалой во всём, кроме учёбы, ответил моими словами. Вова Федотов долго мычал, покрылся красными пятнами, но учительница так и не смогла выбить из него что-нибудь вразумительное. Вова ко мне относился уважительно за то что хорошо учусь – самому ему учёба давалась нелегко. А мне нравились его прямота и спокойное, мужиковатое упорство в учёбе. После этого случая наши взаимные симпатии укрепились. Я частенько помогал – объяснял непонятные ему уроки.

Серёга был примечательной личностью. Бывают такие пареньки, у которых, как говорится, любое дело в руках горит. Уже в семь лет он лихо играл на баяне, любую песню подбирал со слуха. В хоккей играл великолепно. Если в команде был Серёга, счёт мог идти на десятки. Удалой был парнишка. Я ни на баяне, ни в хоккей играть не умел. Но ему не завидовал. (У меня это чувство, похоже, было атрофировано от рождения.) Серёгина неуёмная энергия не находила созидательного применения, и он постепенно превращался в хулигана.

В пятом классе жажда самоутверждения направила его на неверную тропу войны – чем-то моё существование мешало ему. То ли все кто хорошо учились сделались его личными врагами, то ли “помогло” то, что я был одноклассник, но только Серёга вдруг ни с того ни с сего возненавидел меня. Столкновение было неминуемо. На физкультуре, когда я наклонился снять лыжи, он подошёл сбоку и ударил меня по голове. Я его в этот момент не видел. Удар пришёлся по шапке, я упал. Лёжа, кое-как стянул лыжи, вскочил и пошёл на Серёгу. Парень он был крепкий, но я тоже не лыком шит. В нашем околотке борьба была самым популярным развлечением. Мы, ребятишки, часами возились на поляне возле нашего дома, пытаясь побороть друг друга. К вечеру на поляну приходили парни и молодые мужики, многие издалека, и стихийные турниры иногда затягивались до поздней ночи. Если бы Серёга знал, что я на равных боролся с ребятишками на два-три года старше меня, он бы наверное поостерёгся. Но он легкомысленно, без доказательств, принял гипотезу о стереотипном образе отличника. Жизнь, к сожалению или к счастью, не прощает и более мелких ошибок. Серёге досталось крепко. Я наставил ему синяков на две недели вперёд, разбил губы, нос, под конец свалил и мутузил кулаками, пока на поросячий визг девчонок не прибежал учитель физкультуры. Сам я не пострадал, если не считать оторванной от пальто пуговицы. Вова Федотов её подобрал и потом мне отдал. Серёга потерял ко мне интерес. Так мы и учились дальше.