Алексей Слаповский - Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать

Стоишь, слушаешь, наслаждаешься.

В равной степени саратовцы любят смотреть в окна, но большинство окон зашторено. А вот один знакомый мой был в Америке на профессиональной стажировке, был в обычном таком городке: двухэтажные дома, газончики перед ними, а пешеходные тротуары только в центре городка, потому что в других местах никто пешком не ходит. А вот знакомый мой ходил. Каждый вечер ходил. Почему? Да потому, что там штор в окнах нет! Иногда жалюзи — и те раскрыты. Смотреть-то в окна некому, потому что, повторяю, никто пешком не ходит, а из машины на скорости много не увидишь. И вот он ходил и запросто, без ограничений, рассматривал загадочную чужую жизнь. А вернувшись домой, в первую очередь содрал в квартире шторы. Попросил жену походить перед окном, сам вышел на улицу и хоть не совсем четко — пятый этаж все-таки, но видел жену, показавшуюся ему издали чужой и красивой.

С тех пор он сам стал часто появляться у голого окна, чтобы с улицы видели его и знали о нем. Жена стеснялась, просила, скандалила, кричала, что разведется с ним, а он с азартом отвечал ей, одновременно увлекал супругу к окну, чтобы виднее была с улицы его насыщенная загадочная жизнь, чтобы смотрели и завидовали.

Саратовцы очень любят своих девушек и женщин, которые, как известно, самые красивые в России (а следовательно и в мире). Имеется в виду не какая-то особая штучная красота, а как бы плотность, число встречающихся на тысячу жителей красавиц, симпатичных, хорошеньких, милых и пикантных девушек и женщин.

Но отсюда много проблем. Не успеет саратовец жениться на красивой женщине, глядь, ему попадается еще красивее, он рвет на себе волосы, просит прощения у жены и женится вторично. Но, едва вылезя из-за свадебного стола (бывало — тут же, на свадьбе), видит женщину вообще сногсшибательную, о которой еще в юношеских снах мечтал. Он плачет, стоит на коленях перед второй женой — и женится третий раз. И так — без конца. И даже любя своих жен и не уходя от них, саратовцы-мужчины не могут не любить других девушек и женщин, отсюда в Саратове прирост населения больше, чем в Индии, много разводов, но много и свадеб.

А то, что по статистике якобы большинство разводов происходит по инициативе женщин, так они, во-первых, сами виноваты, будучи слишком красивы и дразня этим, а во-вторых, врет статистика, она всегда врала, вот и сейчас врет. Привыкла.

Обрываю свои заметки — хотя бы ввиду опасности перенаселения Саратова, он и так уж из-за своей славы гостеприимного доброго города до отказа наполнен и гостями, и переселенцами, и, дай Бог им покоя, беженцами с южных и западных окраин бывшего СССР. Останавливаю себя, хотя мог бы много и долго еще рассказывать о либерализме саратовцев, об их лояльном отношении к национальным, политическим, сексуальным и прочим меньшинствам типа художников и музыкантов, лояльном до того, что девушки на улицах целуются с девушками, музыканты и художники на улицах же свободно выражают себя, а национальные меньшинства чувствуют себя как дома и даже лучше, я мог бы рассказать о корректном поведении саратовских мафиозных групп, которые никогда не стреляют и не ругаются матом в присутствии детей до шестнадцати лет, о пунктуальной заботливости наших властей, ежегодно красящих деревянные заборы исторического центра в зеленый цвет, о человеколюбии водителей автобусов, которые, когда их просят друзья, изменяют маршрут, уважая дружбу, как уж нигде не уважают, отвозят друзей туда, куда они просят, остальные же пассажиры тихо радуются такой взаимовыручке... Господи, да мало ли еще в Саратове своеобычного, талантливого, уникального! Даже и в природе. У нас, например, Неопознанный Летающий Объект розового цвета зависает каждую пятницу в 17.37 над памятником Ленину и висит ровнехонько 6 мин. 21 сек., у нас и Волга раз в три года от переполнения начинает течь вспять, и теплоходы, подходящие к Саратову сверху, никак не могут пристать, борясь с повернувшим течением и сутками оставаясь на месте, а ушедшие вверх, подгонявмые неожиданной попутной водой, оказываются не в Самаре, а сразу в Ульяновске, поскольку капитаны, с закрытыми глазами зная реку, ориентируются не на течение и берега, а лишь на время пути...

«В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!» — любят дразнить нас цитатой из Грибоедова. Забыв о том, что сказал другой классик, Гоголь, в «Мертвых душах», в томе втором, в главе первой, во втором абзаце. Он воскликнул: «Зато какая глушь!»

И был прав.

Юноша Юрьев после танцев встретил в темном подземном безлюдном переходе юношу Ильина и сказал:

— Ты зачем с моей Аленой танцевал? Сейчас как вот дам.

А юноша Ильин достал вдруг нож и сказал:

— Подойди!

— И подойду! — сказал Юрьев.

— Подойди, подойди! — сказал Ильин.

— И подойду! — сказал Юрьев.

— Подойди, подойди! — сказал Ильин.

— И подойду! — сказал Юрьев.

Я там тоже был, это было в моей юности, это было 16 августа 1974 года.

Недавно я проходил там.

Ильин облысел, седина появилась на висках, а Юрьев, наоборот, располнел, одышка мучает, видно, стенокардия у него. Еще бы: служба нервная, двое детей, жена больная...

Ильин держит нож и говорит:

— Подойди, подойди!

— И подойду! — говорит Юрьев.

— Подойди, подойди!

— И подойду!

А в переходе сыро, темно, нездорово.

— Подойди, подойди! — перхая и кашляя, говорит Ильин.

— И подойду! — устало, с одышкой, отвечает Юрьев.

Писатель Евдокимов был честолюбив за счет молодости, крепкого здоровья и желания решать такие задачи, которые не под силу были предшественникам, пусть даже и великим.

Он прочитал как-то слова Чехова, что рассказ можно написать о чем угодно, хоть о чернильнице. Это его поразило. Сам-то не написал! — неуважительно подумал он о Чехове. Ну-ка я!

Он обошел все магазины в поисках чернильницы и не нашел, потому что давно уже не производят чернильниц и никто уже чернилами из чернильниц не пишет. Тогда он пошел к своей бабушке, зная, что она ничего не выбрасывает из старых вещей, и точно, нашлась у нее чернильница. Он налил в нее чернил (чернила еще продают — для чернильных ручек, хотя эти ручки никто не покупает, они плохие, если не «Паркер», но для «Паркера» нужны совсем другие чернила, а других нет, поэтому эти никто не покупает и зачем их продают — непонятно).

Евдокимов поставил чернильницу с чернилами перед собой и стал думать.

Чернильница была из прозрачного когда-то стекла, но от чернил стала темно-синей.

Она была непроливайка, то есть с конусом внутрь, и действительно не проливалась, если ее осторожно перевернуть. А если плеснуть (Евдокимов попробовал), то проливается, конечно.