Жильбер Синуэ - Мальчик из Брюгге

Гиганту показалось, что земля разверзлась под его ногами. Он переспросил, дабы убедиться в реальности происходящего:

— Мать Яна?

— Да. Я живу в монастыре бегинок. Это длинная история.

— Но как вы узнали о похищении Яна?

— Мое окно выходит на реку. Мне нравится смотреть из него на плывущие корабли. Я не пропускаю ни одного дня. Это стало почти ритуалом. Вчера, стоя, как всегда, у окна, я заметила лодку, в которой находился мой ребенок. Он отбивался от каких-то людей, которые хотели его связать. В итоге они оглушили его и спешно пристали к берегу. Один из них схватил Яна в охапку и унес куда-то. Лодка же поплыла до шлюза. Я видела и вас. Я была свидетельницей ваших пререканий и поняла, что вы пытались спасти Яна.

— Значит, вы следили за мной от самого Минневатера?

— Я сначала потеряла вас, потом нашла, когда вы выходили из здания канцелярии суда. Я не осмелилась заговорить с вами. Поймите, я была вне себя… Я снова последовала за вами. Когда наконец решилась к вам подойти, вы входили в таверну. — Она помедлила, прежде чем спросить: — Скажите, прошу вас, что происходит? Почему преследуют моего сына? Что он сделал?

Мод немножко подвинулась, выйдя из тени к сумрачному свету улицы. Из-под капора, накинутого на волосы, проглянуло ее лицо. Оно было смугловатым, с миндалевидными, почти черными глазами, слегка вздернутым носиком, чудесного рисунка губами: лицо мадонны, да и только.

Идельсбад не успел ответить. Из таверны вышли де Веер и Лукас Мозер и зашагали в их направлении.

— Отодвиньтесь! — приказал гигант. — Они не должны нас видеть.

Мужчины поднимались по улице. Поравнявшись с ними, они миновали их и пошли прямо.

— Я пойду за ними. Возвращайтесь в монастырь. Мы еще увидимся.

— И речи быть не может.

— Что вы сказали?

— Я хочу знать, что стало с Яном. Я иду с вами.

— Это опасно.

— Прошу вас. Речь идет о моем сыне!

Раздраженный Идельсбад чуть не высказался: «Откуда вдруг такой интерес к ребенку, которого вы бросили?» Но сдержался, справедливо посчитав, что подобное замечание прозвучало бы чересчур жестоко.

— Тем хуже. Я вас предупредил.

Выждав немного, он ринулся вдогонку.

Де Веер и Мозер вышли на рыночную площадь. Несколько буржуа расхаживали там, беседуя при свете фонарей, в которых горели льняные очёски, пропитанные смолой; фонари были подвешены к шестам, их несла вереница слуг, не отстававших от своих хозяев.

Мужчины и буржуа коротко поздоровались. Идельсбад увидел, как они прошли мимо «Журавля» с неподвижными колесами и скрылись в очень скромном доме, окнами выходившем на канал.

— Что это за люди? — осведомилась молодая женщина.

— Дама Мод, это ваше имя, не так ли?

Она кивнула.

— Дама Мод, сделайте одолжение, избавьте меня от вопросов хотя бы на время. Потому что у меня их накопилось столько, что нам не хватит и ночи. — Помолчав, он спросил: — Вы и вправду не хотите вернуться в монастырь?

— Даже если бы и захотела, то не смогла бы этого сделать. В этот час все двери закрыты. Они откроются лишь утром, на рассвете.

— В таком случае я приказываю: ждите меня здесь, около «Журавля». Поверьте, того требует осторожность.

Она чуть поколебалась.

— Вы вернетесь?

— Даю слово. Я вернусь хотя бы ради того, чтобы что-нибудь понять.

Не тратя времени, Идельсбад быстро пересек площадь и оказался перед входом в дом.

Окно с частым переплетом находилось на уровне человеческого роста; из него сочился желтоватый свет. Прижимаясь к стене, Идельсбад медленно придвинулся к окну. Все его чувства обострились. А там, на площади, буржуа уже ушли, сопровождаемые своими слугами, и у подножия «Журавля» осталась лишь хрупкая фигурка сидящей женщины.

Португалец затаил дыхание и отважился заглянуть в окно. Мозер и де Веер были там. Последний жестикулировал посреди комнаты, в гневе ходя от стены к стене. Он обращался к кому-то третьему, невидимому, который должен был находиться где-то в стороне, справа. Несколько капель пота выступило на лбу Идельсбада. Де Веер все еще выхаживал. Он порывисто, явно разгневанный, схватил кубок и со всей силы запустил его в противоположную стену. Лукас Мозер, невозмутимо сложив руки на круглом животе, наблюдал за сценой.

Сколько времени она продлится? Ведь скоро ночь придет на смену сумеркам и укроет своим пологом каналы и набережные. Наконец-то голос де Веера стал стихать, перешел в шепот. Повинуясь знаку, Лукас Мозер направился к выходу из комнаты. Они вот-вот выйдут. Идельсбад отпрянул от окна и бросился к утонувшему во мраке «Журавлю». Дверь домика громко захлопнулась. Шаги мужчин прошелестели по мощеной площади и затихли вдали.

Гигант взглядом поискал молодую женщину. Она неподвижно сидела на прежнем месте. Приободрившись, он вернулся к дому. Подойдя к двери, положил ладонь на ручку, осторожно повернул, слегка нажал на дверь, которая поддалась без труда. Плохо освещенный вестибюль. Небольшой коридор. В конце его, как Идельсбад и ожидал, неподвижно стоял Петрус Кристус.

Можно было подумать, что перед ним призрак, старик. Петрус казался совсем подавленным, обессиленным. Он даже не удивился появлению Идельсбада.

— Нам нужно поговорить, — твердо, но без агрессивности сказал тот.

Не ответив, художник вошел в комнату.

В ней был страшный беспорядок. Мольберт валялся на полу. Кисти рассыпаны по всей комнате. Красители. Остатки пищи. Тюфяк. Из-под трехрожкового канделябра воск расползся по поверхности единственного стола, образовав застывшие ручейки и лужицы. Впечатление такое, будто находишься в подвергшемся разграблению некрополе.

— Садитесь, — вяло сказал Петрус, указывая на табурет.

Португалец отклонил приглашение:

— Нет, вы садитесь. Вас уже ноги не держат.

Петрус повиновался с озадачивающей покорностью.

— А теперь-то вы расскажете мне всю правду? Пока еще не поздно, — произнес Идельсбад.

— Что бы вы хотели услышать? Мне было невдомек… Я не знал… Меня уничтожили…

Его голос походил на стенания.

— К чему эти убийства?

Петрус встрепенулся:

— Нет! Это не я. Я никого не убивал. Клянусь… Никогда!

— А Костер?

Он потерял самообладание:

— Он не умер, не правда ли?

— Нет. И вы здесь ни при чем. Я хочу все знать!

— Я не могу вам ничего сказать. Поймите меня… Они меня убьют.

— Они так или иначе вас убьют. Я предоставляю вам шанс вылезти из этого дерьма.

— Вы заговорили с ними в таверне.

Это был не вопрос, а констатация факта.

— Да.

— Это ужасно. Вы не представляете последствий. Я пропал. По вашей вине.

— Ну-ну. Не будем меняться ролями. Лучше отвечайте мне… — Идельсбад повторил, чеканя слова: — Говорите, Петрус!