Илья Стогов - Мачо не плачут

Утром они приехали к ней домой настолько пьяные и потерявшие ориентацию во времени, что, встретив в ванной стоящего в пижаме и брившегося перед работой отца, девушка сказала: «Уже ложишься? Ну, спокойной ночи...» На следующий день он сходил в «Люфтганзу» на Вознесенском проспекте и с извинениями вернул присланные билеты.

После Дублина был еще Париж. Прошел год, это была их вторая осень. Они опять поругались, а на следующий день ему позвонил Макеев, хозяин галереи «Петрополь». Галерее исполнилось десять лет, Макеев планировал отметить это событие, ему нужен был пресс-секретарь. В качестве платы за пресс-секретарство он обещал к Рождеству отвезти молодого человека в Париж.

Петербургские галерейщики бедны. Их день проходит в беломорном дыму, среди мутных полотен. С тоской они высматривают пузатого немца, из-за плеча которого выглянет номер в «Хилтоне» с баром и джакузи. Макеев был не таков. «Петрополь» торговал дорогими скульптурами из мамонтового бивня. Помещение для галереи Макеев снимал возле самого Эрмитажа. Ни разу в жизни молодому человеку так и не удалось увидеть его трезвым. Однако он был уверен: раз тот обещает, значит, на Рождество он окажется-таки в Париже.

Обсудить все подробнее они договорились в понедельник, в одиннадцать утра. Он пришел, а Макеев был уже пьян. Глупо хихикая, краснея щеками, иногда икая, но ни разу не сбившись с мысли, он объяснил, в чем суть предстоящих торжеств. Ничего умнее, чем всех напоить, в голову ему не пришло. Но проставиться он собирался с размахом. В честь юбилея гости должны будут пить ровно месяц. Каждый день. С часу дня до девяти вечера. Причем не какое-нибудь пиво, а хороший коньяк. Каждая рюмочка будет предваряться тостом и отмечаться на шахматных часах, пропуски не допускаются.

У молодого человека были подозрения, что, кроме самого Макеева, никто в городе не выдержит такого ритма. Уже через неделю гости вряд ли смогут сказать не то что тост, но даже «Му-у-у». Однако он оформил все сказанное в пресс-релиз, раскидал по редакционным факсам и выпил коньяку. «Это армянский. Это его будут пить гости».

Она не звонила. Макеев боялся, что в консульстве не успеют оформить визы. Он торопил, и в день пресс-конференции молодой человек отдал ему свой загранпаспорт. Мосты были сожжены. В тот день Макеев был пьян даже больше, чем обычно. Предоставляя слово спонсору, он указал на здоровенного усатого дядьку и сказал: «Вам слово, Наташечка».

Потом гостей попросили к столу, и все быстро сравнялись с Макеевым. Застолье протекало захватывающе и кончилось масштабной дракой, во время которой с постамента кувырнули небольшую статую, состоявшую из дюжины рук вперемешку с таким же количеством фаллосов. Мигом протрезвевший Макеев заорал, что статуя стоит шестнадцать косарей грином, и вытолкал всех на улицу.

У него была целая куча денег: Макеев дал аванс. В рюкзаке лежало несколько бутылок «Хванчкары» и коньяка: перед уходом он сгреб со стола все, до чего мог дотянуться. Он пытался кому-то звонить, попробовал зайти в редакцию. Фонари тоскливо освещали пустые улицы. Появись он с этим рюкзаком у своей девушки, она бы радовалась как ребенок. Брякая бутылками, он бродил по городу и не представлял, куда себя деть.

Невозможно пить в одиночестве. Как только выдерживают это парни из американских боевиков? Рано или поздно ты все равно к кому-нибудь подсядешь и начнешь разговор с самой глупой фразы, на какую способен. Уже ночью он зашел в ресторан «Старый Замок», честно признался, что алкоголь у него свой, но он может заказать какую-нибудь еду.

К нему подсел щетинистый тип в пиджаке. Молодой человек болтал с ним о Париже. Пришвартованные к низким, не таким как в Петербурге, набережным beauteu. По утрам из-под мостов вылезают смешные клошары. Нервные тонкие брюнетки пьют в кафе-шантанах семидесятиградусный абсент. Когда с «Хванчкары» они перешли на коньяк, тип встал из-за стола и кулаком разбил ему нос. А на следующее утро телефон в квартире молодого человека все-таки зазвонил.

Полдня он держал на переносице лед, а потом была она: влажная... жаркая и влажная... она пышала влажным жаром... голова у него кружилась, он чуть не упал... «что ты со мной делаешь?!» Совсем вечером он поплелся к Макееву забирать паспорт. Тот болтал о чем-то с полупустой бутылкой коньяка. Молодой человек не сказал, почему на самом деле не может с ним поехать. Что-то наплел о срочной работе. Подлинная причина без труда читалась на испачканной белым ширинке его джинсов. При воспоминании об этой причине у него начинали противно дрожать губы и хотелось курить.

Через год после Парижа, их ПОСЛЕДНЕЙ осенью, в Петербург с визитом приезжал посол Далай-ламы, монах-тибетец Геше Тхинлэй. Он был высок, наголо брит и на тощей руке, торчащей из рукава монашеского плаща, носил золотой «Ролекс». Молодой человек написал о визите для одной из газет. Фото тибетца вышло на первой полосе. А через неделю из китайского консульства в редакцию пришла официальная нота протеста. Тибет это вроде китайской Чечни: доставучий камешек в сапоге большой империи. Китайцы возражали против того, чтобы кто попало вмешивался в их внутренние дела.

Редактор сказал, что только международного скандала ему не хватало. Молодому человеку пришлось плестись в консульство, заглаживать вину. Консул сидел на низком плюшевом диванчике, сам какой-то очень низенький и плюшевый. У него были пальчики, как у птички... очень мерзкие. Консул напоил его чаем и объяснил, что молодой человек написал материал — это его работа, а консул прислал ноту — это уже его работа. Так что теперь все о’кей, можно снова дружить.

Молодой человек откопал визитную карточку Геше Тхинлэя, позвонил в его московскую резиденцию и пожаловался на проблемы. Монах приехал и уехал, а его, между прочим, затаскали по инстанциям. Тибетец огорчился: «Айм рили сори! Могу я что-нибудь для вас сделать?» Молодой человек сказал, что хочет взять у Далай-ламы телефонное интервью, пусть ему дадут его номер и предупредят о звонке. Эмигрировав из Тибета, Далай-лама живет в Индии. Разницу во времени между Петербургом и Гималаями молодой человек высчитывал долго.

Редакционный факс, с которого он звонил, формой напоминал ленинский броневик. Его быстро соединили с далайламским пресс-секретарем, который сказал, что им не обязательно общаться по телефону — лучше будет приехать. Слышно было плохо. Коверкая английские слова, секретарь объяснил, что нужно будет только заплатить за билеты до Дели, дальше они все берут на себя. На машине встретят в аэропорту, поселят в келье. Будут кормить тибетскими лепешками и подарят на память благословленный Далай-ламой белый шарф. Он положил трубку и услышал, как дурными голосами орут, скача по лианам, индийские шимпанзе, а где-то в глубине джунглей, призывая их, бестолковых, к порядку, трубят, задирая хоботы, большие слоны.