Алек Стюарт - Жизнь — это судьба

— Да, — ответила я едва слышно, — вероятно, это так.

Коннор поднял голову, пристально всматриваясь мне в лицо. Но я продолжала сидеть с закрытыми глазами. Я знала: если я их открою, он заметит слезы, а мне не хотелось, чтобы он увидел, как мне тяжело. По-видимому, однако, мои ресницы сделались влажными или что-то еще иное выдало мои чувства, потому что он внезапно начал целовать меня — неистово, жалея, — и это царапало душу сильнее, чем его признание. Через некоторое время отпустив меня, он зажег потухшую сигарету и скорчил гримасу, ощутив противный привкус. Затем он продолжал:

— Я высмеивал и поддразнивал тебя, подшучивал над военной формой и орденскими ленточками в присутствии моих приятелей, которые находили все это ужасно забавным и в результате перестали серьезно воспринимать тебя. Ведь они — мои друзья и тоже не на войне. По их мнению, ты служишь в какой-то опереточной армии. И я внушил им подобное представление — вполне сознательно! Вся беда в том: я сам думаю иначе, хотя мне очень хотелось бы, чтобы все было бы именно так.

— Ну что ж, быть может, отчасти ты прав.

— Прав? Какая ты все-таки типичная англичанка! Черт возьми, Вики, отчего в тебе столько английского?

— Не знаю. Мне казалось, что мое английское происхождение уже не заметно для окружающих. Ты ведь всегда утверждал, что радикально меня перекроил.

— Даже твое имя — Виктория! — упрекнул Коннор. — Что может быть нелепее этого английского имени, позволь тебя спросить?

Я промолчала. Из радиодинамика доносилась танцевальная музыка, потом она прекратилась и под ритмичные звуки гитары грустный голос запел: «У меня нет желания зажечь весь мир... Я лишь хочу воспламенить твое сердце...»

— Именно этого мне хотелось, — пробормотала я, уткнувшись лицом в широкое, скрытое под пижамой, плечо Коннора.

Сделав вид, что не слышал моих слов, он сказал:

— Послушай, пока ты принимаешь душ, я приготовлю завтрак. Ты не против?

Не ожидая ответа, он положил правую ногу мне на колени и подал ужасное искусственное приспособление, заменявшее ему ступню. Я всегда пристегивала ему эту вещь, с самого первого дня нашей женитьбы; когда я возилась с застежками, он обычно глядел куда-то в сторону. По иронии судьбы, Коннор лишился ступни в самом начале войны — грузовой автомобиль с новобранцами королевских военно-воздушных сил перевернулся на Пит-стрит и придавил ему ногу. Ему даже еще не успели выдать военную форму.

— Готово, дорогой, — сказала я, взглянув ему в лицо.

С неожиданной горячностью Коннор проговорил:

— Я не стану хранить тебе верность. Надеюсь, ты этого не ждешь от меня? Как только ты уйдешь... Будет слишком мучительно для меня, если я не изменю, понимаешь?

— Хочешь, чтобы я к тебе вернулась? — спросила я.

— Не знаю, — ответил он, серьезно взглянув на меня. — Боюсь, что мне хотелось бы, хотя, пожалуй, для нас обоих было бы лучше, если бы ты не возвращалась.

Прежнего певца по радио сменил Кении Бейкер с «Бумажной куколкой». Затем диктор с напористой весёлостью сообщил точное время и начал убеждать нас купить кому-нибудь в подарок часы, которые никогда не отстают.

— Пора завтракать. Сейчас принесу, — объявил Коннор и, прихрамывая, отправился на кухню. Я слышала, как он, переодеваясь, стучал искусственной ногой, потом, уронив чашку, выругался. Устало я поднялась с кровати и прошла в ванную. После душа мне стало легче. Когда Коннор вернулся с завтраком на подносе, я была уже одета. С мрачным видом он оглядел меня с ног до головы.

— К чему такая спешка? Я полагал, ты позавтракаешь в постели.

— Машина подъедет за мной в девять часов, — сказала я, оправдываясь.

Мы перешли в гостиную, и я отдернула занавеску, чтобы можно было смотреть на бухту Элизабет-бей. Стол стоял у самого окна: Коннор любил работать здесь. На столе лежала целая кипа рисунков. Я взяла у Коннора поднос, а он начал убирать свои рисунки. Среди них был и мой портрет, который он быстро прикрыл, сделав вид, будто не заметил, что я его уже увидела. Поставив поднос, я стала перебирать листки, пока не нашла тот, на котором была изображена я. С сердитым выражением он наблюдал за моими манипуляциями.

То был хороший рисунок, сделанный, очевидно, по памяти, так как с момента нашей встречи я лишь один раз надевала вечернее платье. Он верно воспроизвел каждую его деталь — даже довольно замысловатые складки юбки.

Пододвинув стулья, мы приступили к завтраку. Коннор приготовил необыкновенно вкусную яичницу с распустившимся желтком и хрустящую; ломтики поджаренного хлеба плавали в сливочном масле. Мне не хотелось есть, но я заставила себя справиться с огромной порцией, которую он положил мне на тарелку, понимая, что иначе я обижу его.

Коннор завтракал и одновременно водил карандашом по бумаге, молча, не смотря на меня. Он часто рисовал во время еды: весь день он проводил на службе в министерстве, и выполнять регулярные заказы газет на карикатуры, которые приносили изрядный доход, ему приходилось в свободное время, где и когда оно появлялось — предугадать было невозможно. Я научилась в такие моменты не мешать ему.

Скоро он закончил, с размахом подписал рисунок и протянул его мне, озорно улыбаясь, как мальчишка, который изготовился привязать к хвосту собаки пустую консервную банку.

— Это вы, лейтенант. Награды и все прочее. Прелесть, не правда ли?

— Думаю, ты должен попробовать продать его, — сказала я с раздражением.

— Гм, неплохая идея. С надписью: «Признаки нашего времени» или «Она не только может качать колыбель, но умеет кидать и гранату». — Сзади едва слышно, однако настойчиво радио напевало: «И вот... небольшое кафе... вот... прощание навсегда». — О Вики, — проговорил Коннор сердито, — нет времени для сентиментальной музыки! Выключи этот проклятый ящик.

Он кинул набросок к другим рисункам, но листок упал на пол. Я поднялась, но, выключив радиоприемник, не стала подбирать рисунок, и Коннор явно обиделся.

— Тебе он не нравится?

— А ты надеялся, что рисунок мне понравится?

Коннор подошел ко мне сзади, обнял и прижался щетинистым подбородком к моей щеке.

— Извини, Вики. Как бы мне хотелось ради тебя стать другим.

— Если бы ты был не таким, какой есть, я, по всей вероятности, тебя не полюбила бы.

То была ложь, или, по крайней мере, я думала, что солгала.

— Кого ты... с которой из них ты начнешь, когда я уеду? — спросила я.

Пожав плечами, Коннор взял пачку сигарет, оставленную мною на столе, и предложил мне, его лицо вновь осветилось улыбкой.

— Пока не знаю. К чему заранее ломать себе голову? Не имеет значения, кто это будет. Главное: изгнать из головы всякую мысль о тебе. Я не намерен всегда принадлежать тебе, Вики. Ты должна с этим примириться. Сигарету?