Алек Стюарт - Жизнь — это судьба

— Я же говорила вам, чтобы вы не беспокоились. Ваш ребенок в полном порядке. Но вы были очень больны, и полковник Джемс — наш главный врач — счел целесообразным известить вашего мужа по радио о вашем состоянии. Уверена, что он с нетерпением будет ждать вас у причала, когда мы послезавтра прибудем в Сидней.

Наверное, на моем лице ясно отразилось крайнее изумление, так как сестра ласково добавила:

— Пожалуйста, не возбуждайтесь. Возможно, мне не следовало с вами так много говорить.

— Я вовсе не возбуждена, — ответила я. Возбуждение — вовсе не то состояние, в котором я теперь пребывала. Уныние, страх, сомнение, замешательство — все что угодно, но только не возбуждение. Коннора, значит, известили. Он знает дату моего прибытия в Сидней и будет ждать меня на пристани послезавтра. Неужели послезавтра? Но это невозможно. Мы ведь совсем недавно покинули Рангун?

— Послезавтра? — проговорила я, не сознавая, что в моем голосе явственно прозвучало недоверие, и сестра терпеливо объяснила, что я все это время лежала с высокой температурой.

— Вы, вероятно, ничего не помните, но мы отплыли из Рангуна больше недели назад — точнее, девять дней тому назад, и по пути останавливались в Коломбо и Фримантле. Через несколько часов мы будем в Мельбурне.

— В Мельбурне? — тихо повторила я. — Через несколько часов?

— Да, — кивнула, подтверждая, сестра. — Мы должны, насколько я знаю, причалить в семь часов, а сейчас пятый час. Долго мы не задержимся. Только выгрузим около восьмидесяти больных. На берег никого не отпустят. Но разве вас это интересует?

— Конечно, не интересует, — ответила я не совсем уверенно, и сестра рассмеялась. Смех у нее был чрезвычайно приятным: веселым, сердечным и непринужденным.

— Могу ручаться, уж вам-то не позволят сойти на берег, дорогая. Во всяком случае, до самого Сиднея, да и там, боюсь, вам придется спускаться по трапу на носилках. Вы еще не сможете передвигаться на собственных ногах.

— А в Сиднее вы поместите меня в госпиталь?

— Непременно, — заявила сестра очень уверенно, и мне стало легче на душе. Пребывание в госпитале — по всей вероятности, в Рандуике — даст мне время не спеша все хорошенько обдумать и составить планы на будущее. Даже если Коннор встретит корабль, ему не нужно будет заботиться обо мне, везти меня на квартиру, что, безусловно, подумала я с горечью, обрадует его. Оттолкнуть здоровую, работоспособную женщину можно без особых угрызений совести, однако бросить на произвол судьбы больную, о которой сочли необходимым заранее известить по радио, — совсем другое дело. А у Коннора, я знала, есть совесть. И тут еще ребенок. . Я почувствовала, как мне сделалось вновь тоскливо.

— Сестра, — опять позвала я. — Сестра...

— Вы, право, должны постараться уснуть, лейтенант Дейли, — проговорила медсестра — Таблетки словно не возымели действия, — добавила она, посмотрев на часы, а потом на мое лицо.

— Сейчас засну, — заверила я, — только ответьте на один вопрос. У меня в голове все немного перепуталось. Будет легче уснуть, если я узнаю.

— Ну, и что же не дает вам покоя?

— Вам известно содержание радиотелеграммы, которую полковник Джемс послал Коннору... моему мужу?

Медсестра колебалась, мой вопрос явно застал ее врасплох и поставил в затруднительное положение.

— Я, конечно, не знаю точно, думается, в ней говорилось о том, что вы серьезно больны малярией. Обычно мы не берем на борт тяжелобольных. Если бы болезнь обнаружили до отплытия, вас оставили бы на берегу. Понимаете?

Я не особенно разобралась, но предположила, что она знает, о чем говорит, а потому кивнула.

— Значит, в ней говорилось лишь о том, что у меня малярия? — спросила я с надеждой.

— Ваша беременность не упоминалась, если именно это вас тревожит, — сказала она, очевидно, угадав мои мысли. — Вашему мужу уже известно, не правда ли? Ведь вы сами ему уже сообщили?

Пробормотав нечто невразумительное, я, чтобы отвлечь ее внимание' от данной темы, попросила попить. Удовлетворив мое желание, сестра вновь настойчиво посоветовала мне поскорее заснуть.

— Возможно, сегодня вечером к вам допустит посетителей, — добавила она в качестве приманки. — Если у вас упадет температура и врач найдет, что вы хорошо отдохнули. На корабле у вас ведь есть друзья?

— Да, есть, — ответила я, наблюдая, как она взбивала мои подушки и поправляла простыню. — Девушка из моего отряда и несколько бывших военнопленных из транзитного лагеря в Инсайне.

— Вы имеете в виду австралийскую малышку капрала с огромными глазами? Она и ее отец все время справлялись о вас. А еще капитан О'Малли... — Сестра улыбнулась. — Прекрасный человек, не так ли? Товарищи его прямо-таки боготворят. Между прочим, как звать маленькую австралийку?

— Дженис, — ответила я. — Дженис Скотт. Ее отец попал в плен в Сингапуре. Он майор военно-воздушных сил.

Взяв у меня пустую чашку и, посмеиваясь одними глазами, медсестра заметила:

— Эту девочку здорово забрало. У нас в столовой многие держат пари, что она будет помолвлена еще до окончания плавания.

— Дженис? — вытаращила я глаза, всю сонливость, которая уже начала обволакивать меня, как рукой сняло. — Помолвлена? С кем же? Она с кем-то познакомилась на корабле?

— Боже милостивый, нет, конечно! С капитаном О'Малли, разумеется. Они просто неразлучны. — Сестра поправила мне одеяло. — А теперь вы должны непременно уснуть, иначе мне здорово попадет от полковника Джемса за то, что я позволила вам слишком много разговаривать.

Она вернулась к столу и к своему отчету, передвинув настольную лампу так, чтобы загородить свет.

Я лежала на спине с закрытыми глазами. Дженис и... Генри. Ну что ж, было бы просто замечательно для обоих. Если, конечно, сестра не заблуждается. Для Генри — лучшего и не придумаешь. Он — прекрасный человек, она — милая, прелестная девушка, живая и веселая. Именно такая жена нужна Генри. Я удивилась, обнаружив, что новость о возможной женитьбе Генри на Дженис задела меня не больше, чем признание Рейн о любви к Алану. Оба мужчины мне нравились, но мое сердце — на радость или на горе — принадлежало Коннору. Я не могла отдать его никому другому, хотя, быть может, Коннор в моем сердце совсем не нуждался.

Затем, забот о Генри, Дженис, Рейн и Алане, я стала размышлять о том, что скажу Коннору, когда увижу его послезавтра. Необходимость встречать пароход явно ему не по душе, но я нисколько не сомневалась, что он придет — та несчастная телеграмма заставит его. Он должен явиться на пристань, потому что я — его жена, а он — мой официальный «ближайший родственник».

Внезапно я почувствовала себя очень одинокой, и мне сделалось страшно. Корабль мерно резал морские волны, неумолимо приближая меня к роковой черте — к Сиднею и к Коннору, а я еще не придумала ни одного слова, чтобы сказать человеку, за которого вышла замуж и для которого олицетворяла клетку...