Владимир Чивилихин - Память (Книга вторая)

— Почему подчеркиваются Угра с Десной?

— Водораздел между истоками этих двук рек — одна из важнейших поворотных точек нашего путешествия. Субудай с угро-деснянского водораздельного холма круто, под острым углом изменил маршрут — двинулся на восток, обходя деснянские притоки. В верховьях Болвы он взял, разграбил и сжег пограничный город Обловь и начал углубляться в пределы Черниговского княжества.

— Минуточку! Есть ли полная уверенность, что такой город Обловь, если он существовал, был уничтожен ордой в марте 1238 года?

— Обловь, Бловь или Блевь, впервые упоминаемый в летописи за 1147 год, был важнейшим сторожевым пунктом черниговцев в верховьях Болвы, на деснянско-окском водоразделе и у самой границы со смолянами. О том, что он представлял собою именно крепость, говорит сообщение Ипатьевской летописи 1159 года, когда в зимнем походе из Гомия (Гомеля) на северо-восточные владения соседей Изяславу Давыдовичу смоленскому пришлось брать 06— ловь «на щит». Эта крепость наверняка была восстановлена из-за ее важного стратегического положения и общей тенденции политического, экономического и военного развития тогдашней Чернигово-Северской земли-города там росли, как грибы. Правда, раскопок, которые бы засвидетельствовали гибель Обловя в 1238 году, не велось, но есть результаты других очень обширных и квалифицированных археологических работ, подтверждающие важные для нас даты и события. Вспомним замечательное открытие академика Б. А. Рыбакова, имеющее непосредственное отношение к маршруту Субудая и вообще к нашей теме…

В пятидесяти километрах северо-западпее Брянска на деснянском мысу ученый раскопал приметный холм. Здесь в XII-XIII веках стоял город Вщиж, уничтоженный ордой. С напольной стороны он защищался валом и рвом шириной восемнадцать метров, имел стены с башнями и детинец. В самом раннем слое археологи обнаружили огромное языческое капище-молельню, а над ним и вокруг затаилис в земле, золе и древесном угле бесчисленные свидетельст ва жизни и смерти небольшого удельного города Черни говской земли-замки, ключи, зеркала, браслеты, пряжки, целехонький золотой перстень, черепки примерно с двумястами различными гончарными клеймами и тому подобные бытовые предметы, красноречиво рассказавшие ученым о быте и образе жизни русских перед приходом степных грабителей.

Традиционно считается, что наши средневековые предки жили в грязи полуземлянок, топили по-черному, жгли лучины. А Б. А. Рыбаков обнаружил печи с дымоходамиразвалы высоких труб лежали полосами до семи метров. Меня-то больше всего удивили именно эти печи с дымоходами, потому что с раннего детства по рассказам матери знал, что в нашей ныне исчезнувшей деревне под Пронском, откуда вся родова Чивилихиных и Морозовых, совсем недавно, точнее, еще в начале XX века избы топились по-черному. Во время моих последних наездов в Чернигов, когда она уже не подымалась с постели, мы говорили с ней целыми днями о всяком, в том числе и о прошлом, которое она почему-то охотно вспоминала.

— Изба по-черному-как это? Трубы над крышей совсем не было, что ли?

— Не было, сынок.

— Куда же дым выходил?

— В окна и дверь.

— И зимой? Значит, изба тут же выстужалась?

— Нет, тепло держалось до другой топки. Печь-то горячая… А дети на полатях спали…

— Но ведь сажа садилась на стены и потолок!

— Знамо, садилась.

— И в доме стояла вечная грязь?

— Нет. Подметали, мыли… Грязнее было, когда теленка брали в избу с мороза, однако и за ним убирали.

— И лучину жгли?

— А как же? Пряли при лучине, шили. Лучину зажигали от лучины, потому что спички берегли, даже расщепляли пополам.

— Но почему лучина? Ведь уже столько лет вырабатывался керосин!

— Карасину, сынок, не было у нас.

— А вы что — не могли догадаться выложить трубу, чтоб дым вытягивало? Почему топили по — черному?

— От нехваток, сынок… Дров не было. Стоял лесок недалеко барский, где мою маму, твою бабку, высекли за вязанку хвороста и деревянную чушку к ноге ремнями привязывали. А мы уж туда и не ходили.

— Кизяком, значит, топили?

— Нет, весь навоз шел на нашу делянку, а мы жгли солому…

Нет, не от дикости или глупости топил рязанский мужик свои избы по-черному, не от лености хлебал квасную тюрю, не от жадности бабы слепли у лучин, варили лебеду и подмешивали в хлеб древесную кору, — от безысходной бедности да безземелья.

Вспоминаю, кстати, один недавний разговор со знатоком нашей старины, московским историком Олегом Михайловичем Раповым.

— А чем объяснить, — спросил он, — что на русском Севере, где лесу было хоть отбавляй, крестьяне, жившие в больших просторных домах, тоже топили по-черному?

— Не знаю, — честно ответил я.

— И хозяйки там тщательно скребли и мыли полы и стены… Вроде бы бесполезная работа? Нет, топка по-черному была древним, простым, единственно доступным и эффективным средством против эпидемий. Наши предки, естественно, ничего не знали о вирусах гриппа, дизентерийной пли чумной палочке и микробах, но инстинктивно, опытом нашли метод дезинфекции, что вместе с вымораживанием изб в трескучие морозы создавало более гигиеничную атмосферу в жилищах.

Добавлю, что с очень далеких времен известны попытки приписывать моему народу в целом образ жизни и свойства, унижающие его национальное достоинство. Еще чуток отвлекусь от раскопок Вщижа и маршрута Субудая ради этой темы…

Недавно мне довелось прочесть работу одного молодого московского ученого о философии средневековой Руси. Интересные и свежие есть там положения и мысли, но на вводных страницах приводятся без комментария летописные, не раз спекулятивно цитировавшиеся строки о первобытной дикости лесостепных и лесных восточнославянских племен: «А древляне живяху звериньскимъ образомъ, живущие скотьски: убнваху друг друга, ядяху все нечисто, и брака у них не бываше, но умыкиваху у воды девиця. И Радимичи, и Вятичи, и Северъ одинъ обычай имяху: живяху въ лесе, якоже всякий зверь, ядуще все нечисто…» И у современного неподготовленного читателя может сложиться представление, что у этаких звероподобных существ не только не могло быть никакого любомудрия, философских воззрений, но поневоле возникает отталкиваю-, щее, брезгливое чувство к людям, среди которых все мы, ныне живущие русские, украинцы и белорусы, имеем своих прямых предков. Но если северяне, например, были дикарями, то мог ли на их земле появиться знаменитый турий рог из Черной Могилы с его изумительной серебряной отделкой, позже вознестись такой шедевр зодчества, как Параскева Пятница, родиться «Слово о полку Игореве», гениальное художественно-публицистическое творение, аналогов которому-по эпической мощи, глубочайшему историзму и патриотизму, национальному духу, выразительности слога, сгустку чувств и бесконечной многооттеночности содержания, переданного с предельной краткостью, — не было и нет в мировой литературе!