Владимир Чивилихин - Память (Книга вторая)

— И это все?

— Почему же? Может быть, в 1129 году Гржималы уже познакомились с русскими.

— Каким образом?

— Поляки ограбили русских купцов, едущих из Моравии, а Мстислав пригрозил Болеславу войной, если тот не возместит убытков, — пришлось в Киев наряжать послов и раскошеливаться. Гржималы вполне могли быть в курсе этого международного события, и вообще тот год для наших предков обернулся сплошными конфликтами и между собой и с соседями. Мстислав пошел на половцев, прогнал их к Волге, а потом повоевал полоцкое княжество, отказавшееся от похода, полонил всех тамошних князей и отправил их вместе с семьями в византийскую ссылку, где они хорошо воевали с сарацинами…

— Гржималы тоже, как рассказывал мне дядя Леша, немало повоевали, участвуя еще в крестовых походах. На пх гербе-средневековый рыцарь в доспехах, с обнаженным мечом.

— А вы видели этот герб?

— Вот он, рисунок дяди Леши, — передо мной.

— Интересно бы взглянуть, но вы можете словами описать?

— Пожалуйста! Значит, так-контуры замка, крепости, над стеной пять зубцов, по бокам три. В стене распахнуты двустворчатые ворота. В них-рыцарь в средневековых доспехах. В правой руке, вытянутой вперед, обнаженный меч. Все это взято в квадрат, над которым корона с пятью зубцами. И еще тут какие-то стержни, а на них пять пышных волнистых перьев. Что они означают — не знаю.

— Ну, вся эта символика не сложна — геральдисты хотели сказать, что фамилия, которой присвоен герб, участвовала в пяти крестовых походах из восьми…

— Вот я и говорю — воины были, как их легендарный предок. В Польше Гржималы стали крупными магнатами, приближенными ко двору короля Владислава Локотка, к участвовали в войнах с немецкими рыцарями, теснившими славян и прибалтов. А позже, в четырнадцатом веке, при Казимире Великом, они поддерживали его старшую дочъ Марию, которая должна была стать королевой, но политическая ситуация сложилась не в их пользу-литовский князь Ягайло женился на младшей сестре Ядвиге, основан династию Ягеллонов. Гржималы были казнены, их земли конфискованы, род зачах. А литовские Гржнмалы, переселившиеся на захваченные русские земли, участвовали в Грюнвальдской битве в составе смоленских полков, решивших исход сражения… В середине семнадцатого века, как рассказывал дядя Леша, какой-то Лука Гржимайло имел земельную собственность в Смоленском воеводств.. сын его Антон был стольником смоленским… Ну и другие подробности, до которых был так охоч дядя Леша…

— Дядя Леша — это?..

— Алексей Григорьевич Грумм-Гржимайло, сын путешественника, недавно умерший. Это был ученый-ботаник, написал немало научных статей и книг — о хлопководстве в Китае, об отце, о Николае Вавилове, Миклухо-Маклае…

— О Миклухо-Маклае?!

— Да. О декабристе Корниловиче, о…

— Простите, а при чем тут Корнилбвич?

— Маргарита Михайловна Грумм-Гржимайло, урожденная Корнилович, племянница декабриста, была матерью выдающихся русских ученых Владимира Грум-Гржимайло и Григория Грумм-Гржимайло.

— Невероятно! — вырвалось у меня.

— Почему?

— Да есть основания так считать… До чего ж причудливо перевиваются людские судьбы! Только мне надо еще кое-что проверить…

— А что проверять? Все вроде правильно.

— Да нет, другое совсем… Позвольте вас поблагодарить, Тамара Николаевна, и пожелать успехов в музыковедении…

«Другое» было вот что. В каких-то архивных бумагах полуторавековой давности мне встретилась однажды приметная фамилия Гржимайло, только я не придал этому значения, совершенно забыв, что за человек ее носил. Главное, никакой памятной записки я тогда не сделал н сейчас терзал себя за то, что я такой никудышный архивист. Попробовал было утешиться — если что-то задержалось в памяти, не попало в черновые заготовки, значит, Правильно, так и надо: мелочь. Самоуспокоения все же не получилось, потому как я определенно помнил, что это были декабристские бумаги, никак, однако, не связанные с Александром Корниловичем. Да, и еще одна подробность постепенно всплыла в памяти-какая-то принадлежность этих документов Сибири. Не связаны ли они с Николаем Мозгалевским или Павлом Выгодовским, сибирские дела которых я знал несколько лучше других? Нет, не могу вспомнить! Неужто снова придется составлять официальное отношение с просьбой допустить к документам декабристской поры, ехать в архив и неизвестно сколько времени ломать глаза в поисках одной фамилии? Придется, потому что даже мой скромный опыт разбора старых бумаг не раз в виде так называемого мелкого факта, случайной даты или второстепенной фамилии давал в руки тончайшую ниточку, потянув которую можно было распустить сложное вязанье прошлого…

Долго не мог собраться, и вот наконец снова передо мной подлинные папки 3-го отделения Собственной Его Императцрского Величества канцелярии, содержащие материалы с полицейском надзоре в Сибири за двумя друзьями-"славянами". В деле Павла Выгодовского ничего не оказалось, и я взялся за документы, связанные с Николаем Мозгалепским… Нарым, 1826-1827-1828-1829-1930 годы. Прошения, донесения, запрещения — нет ничего!

Жил декабрист трудно, в постоянной нужде, безо всякой связи с родными. Мать, которая ему писала из далекого Нежина в начале ссылки, поддерживая сына заботливыми словами, умерла, сестры и братья, сами люди небогатые, не могли или не находили способов помочь изгнаннику. В тридцатые годы многие декабристы, имеющпе влпятельных и богатых родственников, уже получали солидную помощь из России, жили вполне безбедно, а у Николая Мозгалевского было одно богатство — беззаветная любовь Авдотьи Ларионовны, ведущая, однако, к бедности,-рождались дети, которых надо было кормить, одевать-обувать.

Правда, в Нежине числилось за декабристом небольшое отцовское наследство, и декабристу по этому завещанию досталась «дворовая девка» и три тысячи четыреста рублей денег. Крепостную девушку, наверное, причислили к сословию государственных крестьян, потому что ее владелец, как и другие декабристы-разрядники, по приговору лишался всех прав состояния, в том числе и права распоряжаться судьбой крепостных, а вот взять в казну сравнительно небольшую сумму наследных денег Николая Мозгалевского было юридически неправомочно, и судебный заседатель Нежинского уездного суда Осип Мозгалевский, возможно, перед смертью предусмотрел этот крайний случай…

И вот прошли годы. Первый нарымский политический ссыльный Николай Мозгалевский среди лютой зимы, когда, быть может, у него кончались съестные припасы, пытается выручить отцовское наследство. Не исключаю, что он прослышал о некоторых послаблениях своим товарищам, которые, используя родственные связи, благосклонность прогрессивных сибирских чиновников и неясности в своем правовом статусе, добивались кой-каких послаблений, облегчения условий существования для себя и своих семейств. 4 февраля 1834 года декабрист посылает прошение властям. Нет, не царю, к которому он так ни разу и не обратился, не к графу Бенкендорфу даже, а к томскому губернатору, надеясь, очевидно, что дело может разрешиться сторонним путем. В письме нет никаких жалоб, лишь просьба доверить получение доли отцовского наследства его старшим братьям Алексею и Петру, проживающим в Нежине. Другими словами, нужно было его доверенность скрепить казенной печатью. Однако томский гражданский губернатор, коему ничего не стоило отдать такое распоряжение, проявил осторожность, не найдя «в правилах о государственных преступниках ясного на сей предмет разрешения», и обратился за разъяснениями в министерство внутренних дел.