Владимир Чивилихин - Память (Книга вторая)

— А что же пишет о возвратном маршруте орды другой классик русской исторической науки-Карамзин?

— Батый-де, «к радостному изумлению тамошних жителей, обратился назад к Козельску». Карамзин не допускает мысли, что орда могла быть испугана неминуемой грядущей гибелью под стенами Новгорода, готового к надежнейшей обороне. Однако главное сейчас для нас в этой фразе замечательного русского историка — неведение о маршруте орды в степь. Назад — это было бы к Рязани, а вовсе не к Козельску, где орда еще не была.

— А как сказано у Сергея Михайловича Соловьева в его «Истории России с древнейших времен»?

— Слишком общо. «Пошли к юго-востоку, на степь…» Но не могли остатки орды взять прямо на юго-восток! Бездорожные лесные просторы отняли б у орды последние силы, и она погибла бы в них, заблудившись.

— С ее-то разведкой и местными проводниками?

— Русские проводники могли быть и такими, как Иван Сусанин… А в тех местах, которые имеет в виду С. М. Соловьев, восемьдесят лет спустя заблудилась большая рать Михаила тверского, возвращавшаяся из Новгородского княжества. В ней, несомненно, были и местные жители, хожалые лесные мужики — бортники, лесорубы, охотники, но это не спасло положения. В Новгородской и Воскресенской летописях есть правдивые подробности о тяготах того похода, и я приведу несколько строк, написанных в тяжелом, трагическом ритме: «…Заблудиша в озерах и в болотех и начаша мерети гладом, едяху же и конину… и кожи со щитов содирающие едяху, а доспехи своя и оружья пожгоша, и приидоша пеши в ДОРЛЫ своя, а инии мнози измроша, жваху бо тогда голенища своя и ремение…»

— Итак, куда же пошел Субудай?

— К главной отправной точке маршрута орда или ее авангард вернулись, конечно, по льду Селигера и Селижаровки. И вот перед Субудаем поднялась Осташковская гряда с ее отметками над уровнем моря в двести пятьдесят-триста метров, что уже немало по сравнению с приильменскими низинами. Не горы это, конечно, для Субудая, выросшего в Саянах, но из раннего детства он вынес главную заповедь урянхайца — самый легкий и часто единственный путь в горах, особенно веснами, когда по глубоким ущельям беснуется вода, рожденная солнцем из снега и льда, пролегает по гольцам и водораздельным грядам, выровненным вечностью…

Осташковская гряда пересечена множеством речек, бегущих во всех направлениях. Они вытекают из мелких озер или болот и впадают в мелкие озера или болота, но в середине марта, когда лед, схвативший кусты, прошлогодние жухлые травы, кочки и карчи, еще крепок, тянутся под берегами места, попутные основному направлению орды.

Движением на юго-запад Субудай пересек южные отроги Осташковской гряды и вышел к центру Вышневолоцкой. Еще раньше ему доносили о высокой гриве на севере.

Это была ключевая, отправная точка его маршрута. Она и сейчас такая же-высота в триста сорок семь метров над уровнем моря близ теперешнего села Есеновичи на западе Калининской области. С ее склонов сбегает Цна, приточные ручьи и речки в одну сторону, Поведь с притоками-в другую. От этой самой приметной здешней горы точно на юг шел ярко выраженный водораздел.

И Субудай, увидевший из седла половину вселенной, знал, что через места рождения этих рек, разбегающихся в разные стороны, пути к степи-короче и ровней, а из нетронутых долин, населенных врагами, добираться туда трудно, далеко и долго. Если же наступит ранняя и быстрая, как в его родных горах, весна, то солнце растопят снега прежде всего на водораздельном гребне и подсушит эту длинную тропу. И хотя впереди еще была та же опасная неизвестность, от которой Субудай, как от пут, уже давно мечтал освободиться, на этой тропе к нему впервые за многие годы пришло на час-другой совсем забытое чувство умиротворенности и душевного спокойствия, потому что местность отдаленно напомнила ему родину.

Субудаю покойно и хорошо в лесу, его глаза слишком долго смотрели в степные дали, а внук Темучина сын Джучи все время озирается, ищет простора и вчера признался Субудаю, что ему кажется, будто деревья могут упасть и даже словно бы падают, но это у него просто оттого, что он смотрит в небо, по которому бегут редкие белые облака-быстро бегут к степи, что лежит прямо под полуденным солнцем…

Два хороших совета дал накануне Субудай внуку Темучина сыну Джучи. В авангард послать Бурундая — молодому богатуру надо пролить на снег и землю еще много крови врагов, познать много их жен и дев, чтоб поостыла его кровь, и тогда он сможет заменить его, Субудая, в большом походе до края вселенной. А Бури с дядей Байдаром и Гуюка с братом Каданом внук Темучина сын Джучи, по раскладу Субудая, оставил позади главного войска, хотя им-то очень не хотелось нюхать внутренности забитых коней да греться у холодного пепла. Но Гуюка и Бури надо было наказать за болтовню, которою они от самой степи язвили внука Темучина сына Джучи. В их словах была и правда, только Субудаю от нее не легче-если чингизиды совсем поссорятся в этом тяжелом походе, конец которого неизвестен, войско ослабеет, развалится, как лошадиный кал, и по выходе из лесов свежие степные урусы добьют Субудая, не знавшего поражений. Пусть братья порыскают по дальним селениям в поисках корма да поучатся сами беречь воинов. Субудай устал думать за всех. По настоянщо Субудая Бури с Байдаром взяли себе левую сторону водораздела, Гуюк с Каданом правую, чтобы дележ скудного фуража не ссорил отряды между собой. Если братья прокормят свои тысячи и дойдут до степи, она должна помирить собою всех чингизидов.

Со старым воителем остались четыре внука Темучина. Сыновья Джучи — Орда, Шайбан и Тангут — во всем слушаются Бату, Бату-Субудая, а Субудай — бога войны Сульдэ. Старый воитель хотел оставить при себе сына Урянктая, но тот в первом своем большом походе уже расправил крылья и настоял, чтоб отец послал его сотню в авангард с Бурундаем. Пусть еще поскачет немного впереди! Потом унаследует личную отцовскую тысячу, научится брать города и летать на крыльях воинской славы. А пока при Бурундае будет у Субудая свой глаз, В личной охране полководец держал с самого начала похода младшего сына Кокэчу, впервые познавшего женщину среди огня Е-ли-цзанн, и крылья его только начали отрастать…

Перед тем как отойти ко сну, Субудай приказал привести урусского певца, что ехал и кормился вместе с охраной. Певец нечаянно наступил на порог его маленькой юрты, и кипчак-переводчик, зная, что это наказывается смертью, в ужасе прикрыл глаза. Однако Субудай сделал вид, что не заметил нарушения монгольской ясы, которого, если спокойно подумать, и не было. На входе в юрту внука Темучина сына Джучи вчера оступился от усталости сам Субудай. А это юрта воина, не хана, и сам он не монгол, урянхаец, и здесь страна урусов, где ясы не знают, а певец любого народа служит богам, что живут в его душе…