Сергей Парфёнов - Виа Долороза

– Юрий Алексеевич, – спокойным голосом обратился к арестованному следователь. – Мне приказано устроить вам встречу с товарищем Кожуховым… Из приемной президента России был звонок моему руководству… Но вы я вижу не удивлены?

Плешаков поднял голову и пустым, прогорклым голосом произнес:

– Не удивлен… У меня будет просьба… Я хотел бы переговорить с товарищем Кожуховым один на один…

Следователь покачал головою:

– К сожалению, Юрий Алексеевич, это исключено…

Но потом, видимо, вспомним откуда был звонок, вопросительно посмотрел на Кожухова. Кожухов перехватил его взгляд и утвердительно кивнул.

– Хорошо! Обойдемся без формальностей… – произнес тогда следователь. Он неторопливо поднялся, забрал со стола том дела, но перед тем как выйти, остановился в дверях и кивнул Кожухову на кнопку на столе.

– Это вызов… Позвоните, когда закончите… Охранник будет за дверью…

Тяжелая дверь за ним надсадно скрипнула. Кожухов подошел к столу и уселся на его место. Плешаков оставался все так же безмолвно сидеть на привинченном к полу табурете. Кожухов недоуменно хмыкнул и, не желая больше играть в молчанку, сказал:

– Юрий Алексеевич… Со мной связалась ваша жена… Она сказала, что вы хотите сообщить мне что-то очень важное… Что-то касательно Бельцина…

Плешаков поднял на него тяжелый взгляд (Кожухов увидел его воспаленные, с красными прожилками глаза). Произнес глухо:

– Да, Александр Василич… Я просил её об этом… У меня есть документы… подтверждающие, что Михайлов знал о готовящемся заговоре…

Голос его походил на только что слышанный скрип несмазанной двери. "Тюремные стены, видно, на все накладывают свой отпечаток", – мрачно подумал Кожухов, но вслух проговорил:

– Значит, по-вашему Михайлов знал о заговоре… Так? А потом дал себя спокойно арестовать… Простите, Юрий Алексеевич… Но… Как бы это помягче сказать… Нелогично это как-то…

Плешаков, горько усмехнувшись, понурил голову. Было странно смотреть на его могучую согнутую фигуру, беспомощно застывшую посредине кабинета.

– Арест Михайлова – фикция… – наконец выдавил он. – Михайлов с самого начала знал, что путч обречен… В Крыму его все время охраняли мои люди… Я должен был его освободить, как только этот путч захлебнется… У Михайлова была цель чужими руками убрать Бельцина… Бельцина должны были сбить, когда он возвращался из Казахстана… Только у них там что-то не заладилось…

Кожухов пристально посмотрел на своего бывшего патрона, стараясь понять, насколько тот сейчас искренен… Пока, на первый взгляд все вроде бы сходилось… Кожухову припомнилось странное поведение Абаева во время их последнего пребывания в Казахстане, его непонятные слова – "Александр Васильевич, есть неподтвержденная информация, что на Владимира Николаевича готовится покушение", потом столь же неожиданное недомогание Бельцина и задержка обратного рейса в Москву больше чем на четыре часа. Если все это сопоставить, то сказанное очень походило на правду… Кожухов в задумчивости потер массивный подбородок. Плешаков, смотря себе куда-то под ноги, гулко произнес:

– У меня есть видеозапись, на которой я докладываю Михайлову о готовящемся заговоре… Эта запись была сделана еще за два месяца до путча… Я готов отдать эту запись тебе, Александр Василич… Только… Мне нужны определенные гарантии… Во-первых, что я окажусь на свободе… А во-вторых, что мне и моей семье будет обеспечена безопасность.. Я ведь уже слышал про Тугго, – о том, что они с женой покончили жизнь самоубийством… Согласно официальной версии… – при этом рот у Плешакова презрительно скривился, а потом он добавил негромко:

– В тюрьме тоже есть свои уши, Александр Василич…

Кожухов недоуменно хмыкнул:

– О чем это вы, Юрий Алексеевич?

– О чем? – Плешаков сжал перед собой темные пальцы и кольнул Кожухова блеклым подраненным взглядом. – Я ведь не дурак, Александр Василич… Вряд ли бы путчисты решились на путч, не имея компромата ни на Михайлова, ни на Бельцина. Прижать-то Бельцина с Михайловым им чем-то надо было… Вот и получается, что где-то этот компромат обязательно был… Вот только почему-то он нигде не всплыл… Понимаешь к чему я клоню? Я просто не хочу оказаться следующим в очереди на тот свет…

Плешаков выжидательно уставился на Кожухова, ожидая, что тот на это скажет, но Кожухов лишь задумчиво отвел взгляд в сторону. Что-то ему во всем этом деле сильно не нравилось… Он чувствовал, что где-то здесь был подвох – вот только где, он не мог пока разобраться… "Если предположить, что Плешаков с самого начала все знал, – Кожухов задумчиво наморщил лоб, пытаясь сосредоточиться, – то почему он обращается только сейчас?" И тут напрашивающийся сам собой вывод поразил его своей откровенной и циничной простотой… Не выгодно было! Просто не выгодно! Как в рулетку, Плешаков ставил одновременно и на черное и на красное, рассчитывая на беспроигрышный вариант (выиграют путчисты – он путчист, выиграет Михайлов – он на стороне Михайлова!), но выпал-то, как раз зеро! Выиграл Бельцин! Кожухов хрустнул костяшками пальцев и перевел насупленный взгляд на Плешакова.

– Гарантировать ничего не могу, Юрий Алексеевич! – сказал, как можно бесстрастней. – Сначала нужно посмотреть пленку… К тому же окончательное решение буду принимать не я, а Бельцин… Только, Юрий Алексеевич… (Кожухов тяжело навалился на сложенные перед собою руки.) Вот, что я хочу вам сказать… Вы опасный свидетель… И для Михайлова, и для путчистов… И пока эта пленка у вас, вы подвергаете себя очень и очень большой опасности… Эти стены не панацея… Раз здесь есть свои уши, как вы говорите, значит, найдутся и руки… Так, что думайте… Но помните – время работает против вас!

Сказав это, Кожухов неторопливо поднялся и отошел к окну. Достав сигарету, он щелкнул зажигалкой и жадно затянулся. Плешаков, оставшись понуро сидеть на табурете, посмотрел на грязный, истертый пол у себя под ногами, – надо было принимать решение… Неожиданно откуда-то из угла кабинета выбежал большой черный таракан. Подбежав к ботинку Плешакова, он зашевелил тонкими усиками, а затем резво припустился к противоположной стене и исчез там под облупившимся плинтусом… Отвратительное насекомое вдруг показалось Плешакову чем-то похожим на могильщика. Нахмурившись, он постарался отогнать от себя неприятное предчувствие и сосредоточиться на припрятанной пленке – эта пленка была его спасением, его индульгенцией, – отдавать ее просто так не было никакого смысла… Но, с другой стороны… И оставаться здесь, среди этих сырых стен, где в глубине подвала, как зловещий спрут дышал трупной плесенью коридор с глухой стеной, было глупо и страшно…