Сергей Парфёнов - Виа Долороза

Выступление Михайлова было сильным и эмоциональным, оно достигло цели и нашло свою почву, – ветераны войны всегда пользовались в стране заслуженным уважением…

Теперь, после реванша он мог спокойно отбыть в Италию на вручение международной премии Фьюджи, вручаемой за вклад в дело мира. В дополнение к Нобелевской, врученной ему в Осло полугодом ранее, теперь у Михайлова будет и эта, несколько менее престижная, чем Нобелевская, но в денежном выражении она была даже больше…

Премия вручалась в Милане, куда он прибыл вместе с Ниной Максимовной. На улицах Милана творилось, что-то невообразимое – машина с президентом и супругой с трудом протискивалась через бушующее человеческое море. Когда они вышли на площади Ла-Скала и пошли по галерее к муниципалитету, итальянцев охватила какая-то массовая истерия. Полицейские с трудом раздвигали плотную человеческую толпу, чтобы дать сделать президентской чете несколько шагов. В окнах, на балконах, на каких-то перекладинах между стенами, люди нависали друг над другом, цепляясь за любой выступ… Под крышей галереи стоял один оглушающий вопль – "Михай!!!" Полицию в конце концов смяли, охранников растолкали. Только каким-то чудом никто не пострадал – будь это в России все наверняка бы закончилось второй "Ходынкой"!

В муниципалитете Михайлов с трудом смог произнести заготовленную речь – заученные слова куда-то испарились, исчезли, стали какими-то мелкими и бесцветными… После церемонии вручения, когда Михайловы вернулись к машине, к автомобилю прорвались женщины, судя по одежде из высшего общества. Со слезами на глазах, в истерике они бросались на стекла машины, когда их оттаскивали, они вырывались и бросались снова…

Нина Максимовна в шоке смотрела на это светопреставление:

– Господи! – наконец выдавила она. – Мы и не знали какой ужас мы много лет наводили на Европу… Как же, наверное, они нас боялись: за Чехословакию, за Афганистан, за наши СС-20…

– Да, – задумчиво ответил Михайлов, смотря на бушующую за окнами стихию. – Я тебе скажу – нас действительно боялись. А когда мы наконец убрали весь этот кошмар, сняли с себя все эти милитаристские атрибуты, страна предстала перед всем миром нормальной… и несчастной… Отсюда и этот Милан, и Фьюджи, и Нобелевская премия! Поэтому, чтобы там не случилось дальше, я свое главное дело уже сделал…

И потом с горечью добавил:

– Вот только наши этого не поймут… Для них я останусь тем, по чьей вине исчезли продукты с прилавков, а не тем, кто дал им гласность и разрешил предпринимательство….

Нина Михайловна обернулась к мужу:

– Твоя трагедия, Лёша, в том, что ты – президент великой страны рабов, которую ты сделал свободной… Но раб не привык быть свободным… Рабство это ведь не внешние обстоятельства – это уже образ мыслей и образ жизни, а его так быстро не изменишь… Поэтому наш народ только тогда признает за тобой право жить во дворце, когда ты будешь вести себя как президент сверхдержавы, то есть с акцентом на авторитарность! Вот это наш народ поймёт… и заткнётся! А если ты будешь изображать из себя демократа – это обернётся потерей почтения к "вышей власти"… Что в общем – то уже и произошло…

Она снова посмотрела в окно – машина с Михайловыми продолжала с трудом пробиваться через толпы восторженных людей на улицах Милана. Среди этих десятков тысяч были и итальянцы, и французы, и немцы! Но среди них не было ни одного человека из Советского Союза…

А еще через несколько дней известный журнал "Time" назвал Михайлова первым человеком десятилетия.

После повторного показа передачи о Бельцине его рейтинг начал стремительно падать.

Казалось, что доверие к Бельцину серьезно и окончательно подорвано, но… Но иногда жизнь делает такой замысловатый кульбит, который переворачивает все события самым неожиданным образом…

Было уже достаточно поздно, когда черная "Волга" с Владимиром Бельциным и машиной сопровождения, проехав Крымский мост, направилась в сторону дачного комплекса Архангельское. При выезде из Москвы Бельцин остановил машину и обратился к начальнику охраны Кожухову:

– Александр Васильевич, не в службу, а в дружбу – сходи купи цветов!

"Интересно, зачем это ему цветы понадобились? – удивился Кожухов. – Обычно своим он цветы не покупает. Может дата какая-нибудь? Да нет вроде… Я все даты у Бельциных помню…"

Но вслух спросил:

– Какие лучше купить, Владимир Николаевич?

– Розы… Выбери какие получше. На, держи! – Бельцин протянул ему две полусотенные купюры.

Кожухов вышел из машины и направился к цветочницам, стоящим рядом с метро.

Выбрав пышный букет из семи темнобардовых чайных роз он вернулся к машине.

– Подойдет! – оценил покупку Бельцин. – Поехали!

Машины снова рванули с места и, мигая в вечерних сумерках проблесковыми маячками, понеслись по широкой правительственной трассе. "Жигуленки" и "Москвичи" увидев эти атрибуты верховной власти боязливо жались в сторону, стараясь поскорее освободить левый ряд.

– Своим, Владимир Николаевич? – спросил, оборачиваясь Кожухов, показывая взглядом на цветы.

– Своим, своим, – отмахнувшись, ответил Бельцин.

Кожухов понял, что тему дальше не развить не удастся, замолчал и отвернулся.

Машины быстро проскочили оживленный участок, выскочили на кольцевую и, не снижая скорости, свернули на загородное шоссе, ведущее к дачному правительственному комплексу. Там семье Бельциных был выделен коттедж. Коттедж небольшой, двухэтажный, кирпичный. Построен он был давно и семья Бельциных была далеко не первыми его обитателями. Так уж тут было заведено, что правительственные дачи передавались от одного высокопоставленного чиновника другому в зависимости от того, насколько скоро прежний хозяин освобождал свое место в государственной епархии.

Не доезжая до дач около километра, Бельцин обратился к водителю:

– Останови-ка здесь! Пройду прогуляюсь… А то, понимаешь, совсем на свежем воздухе не бываю, – и увидев удивленно вытянувшееся лицо Кожухова, добавил. – Ты, Александр Васильевич, тоже свободен… Дальше пойду сам…

Кожухов попробовал возразить:

– Владимир Николаевич, поздно уже… Черт его знает, какой дурак может забрести…

– Не родился ещё тот дурак, который мог бы со мной справится, – неказисто отшутился Бельцин и тоном не терпящим возражений повторил. – Всё! Свободны!

Забрав с заднего сиденья букет, он вышел, громко хлопнув за собой дверцей, и направился в сторону дачного поселка через чернеющий в темноте мост.

"Неужели к бабе собрался? – мелькнуло в голове у Кожухова.– Знать бы к кому, на всякий случай…"

Он прикинул на глаз расстояние до дачного поселка. Получалось метров восемьсот – девятьсот… Там, на входе в дачный поселок должна быть охрана, но до неё ещё надо дойти… Выходит, как минимум, десять минут Бельцин будет вне поля чьего-либо зрения…