Мария Поледнякова - Как вырвать киту коренной зуб

К счастью для Анны, линия была занята, и ей не довелось узнать, что Вашек не соизволил принести наглядные пособия в кабинет географии, что на уроке физкультуры он взобрался по канату под самый потолок и Герольд все глаза проглядел, разыскивая его по всему залу.

Едличкова повысила бдительность, окружив Вашека неусыпным вниманием. Она разыскала его в столовой, чтоб не забегал вперед, усадила к себе за стол и заботливо следила, чтобы он съел всю порцию рожков с томатной подливкой. Но стоило ей отвернуться к соседнему столику, где первоклашки разлили чай, Вашека и след простыл.

Что было духу он помчался домой самой короткой дорогой мимо бензоколонки. Остановил его сигнал цистерны, подъехавшей к краю тротуара. Вашек вскочил на ступеньку, а Станда втянул его в кабину.

– Куда это ты так летел? – спросил шофер.

– Сегодня приезжает мой папа! – гордо заявил Вашек, едва переведя дух.

– ЗАПАСНОЙ! – со значительным видом опередил его Станда. – Он написал ему целых девять писем.

Шофер дал газ и сдвинул шапку набекрень. Подмигнул Вашеку:

– Ну, а какой он?

– Большой! Начальник Горной службы!

Хотя Индржих загодя предупредил, что на генеральной все должно пройти без сучка и задоринки, было уже половина двенадцатого, а репетиция еще не началась. До одиннадцати ожидалась обивка пола, потому что при пробной установке декорации оформитель распорядился закрепить джут на основу. Подъемники опускались вниз слишком быстро, а вверх тянулись слишком медленно, мечи были слишком легкими, а щиты слишком тяжелыми, военное снаряжение оказалось не по форме.

В два десять, когда репетиция шла полным ходом, в вестибюль театра заглянули Любош с Вашеком. Никого здесь не было, только уборщица чистила пылесосом темно-красный плюшевый ковер, устилавший лестницу.

– Мама сказала, – напомнил Вашек, – что мы должны подождать на улице.

Любош поправил на плече ремень спортивной сумки и расстегнул молнию серо-зеленого полупальто.

– Давай зайдем, – решил он и зашагал по мраморной лестнице прямо в своих горных ботинках.

– Тсс! – зашипел на него Вашек, когда они проходили мимо человека на стремянке, который чистил хрустальные бра возле зеркала в массивной золоченой раме.

– Сюда нельзя, – показал он на двери в партер, откуда слышалась музыка, но отворил.

В первые секунды Любош ничего не видел, только чувствовал одурманивающий аромат. Опершись о барьер ложи, стояла римская куртизанка в серебристом платье. Любош невольно засмотрелся на ее возвышающуюся конусом прическу, но Вашек тянул его дальше. Они уселись в тринадцатом ряду, с краю. Любош увидел гетер в серой и розовой кисее, полусидя, полулежа расположившихся в полутьме зрительного зала. Одна жевала хлеб с маслом, другая массировала щиколотку, третья снимала ресницы, потом наклонилась к Вашеку и чмокнула его в щеку. Вашек незаметно вытер лицо и локтем двинул Любоша.

– Гляди! – Он тряхнул головой в сторону сцены, где танцовщица в ритмически неистовых прыжках описывала круг. Черные волосы ниспадали ей на самые плечи.

– Так это МАМА? – удивленно прошептал Любош.

Вашек с небрежным видом бывалого человека кивнул

– Ну и ну! Во? дает! – изумился Любош и только успел подумать, что все это чем-то смахивает на соревнования по гимнастике, как Анна скрылась.

В конусе света на сцене появился обнаженный до пояса юноша. Музыка смолкла.

Ослепленный солнцем, он искал женщину, которая скрылась с его глаз. Зазвучала арфа: порозовела дорога, тянущаяся к горизонту. Вступили виолончель и альт: огненно-красная земля, пышущая жаром. Скрипки: сине-зеленые пинии на морском ветру. Кларнеты: разогретые белые камни в легкой дремоте. Флейты: симфония цикад. А потом все это слилось в единый голос, в опьяняющую песнь любви. Любоша вдруг зазнобило. Он чувствовал, что Анна вся устремлена к этому мужчине. Кто он? Раб, выломавший на рассвете железные решетки темницы? Или оживший бог из античных мифов? Любовная жажда манила их все ближе и ближе. Поднялся ветер и забушевал в струнах. Она разбежалась. Прыжок. Летит! И он хватает ее на лету в объятья!

Пораженный Любош наблюдал, как чужой мужчина, напрягая руки, высоко поднимает Анну над головой. Едва опустил наземь, как она вся приникла к нему, и он прижал ее к себе сильными руками.

Вашек перевел глаза на Любоша и потянул его за рукав.

– Спать сегодня будем у меня в комнате, – сладко прошептал он.

Любош наклонился к нему, с трудом оторвав взгляд от двух влюбленных.

– Кто это?

– Стрейда Индржих.

Они опустились на траву. Или это песчаный берег зеленого моря?…

Вашек ободряюще подмигнул Любошу.

– Мне он не нравится, – искренне заверил он его. – Не умеет дружить и не любит собак.

Они были в тени старой сарачинской стены в заколдованном полдне или уже стемнело? Ее ноги, стройные и смуглые, касались его сильного нагого тела. Он лежал на спине и притягивал ее все ближе, ближе…

Любош приподнялся в кресле, но Вашек схватил его за рукав и потянул назад.

– Он дурак, – убежденно прошептал он.

Как это случилось? Этого Любош понять не мог. Знал только, что его охватил безудержный приступ смеха. Прыснув, громко загоготал и Вашек – оба хохотали как безумные!

Сначала послышался крик, потом зажегся свет. Индржих, ослепленный, стоял у рампы, по телу его стекали капли пота, и он кричал вниз, в оркестр, хотя музыканты давно не играли:

– Хватит! Хватит! Хватит!

– Вот это Аннапурна, – сказал Вашек и указательным пальцем, синим от чернил, ткнул в вершину горы на четвертушке листа.

– А здесь? – спросил Любош, и сердце его защемило от странного чувства, когда разглядывал он эти два ряда рисунков, приколотых к рогоже.

– Это тоже Аннапурна, – ответил Вашек тоном проводника, водя испачканным чернилами пальцем.

– Тут я малость понапутал, – показал он на листок с множеством красных пятен, среди которых только с помощью самой буйной фантазии можно было разглядеть четырех альпинистов.

– Вот это я рисовал в декабре.

Любош увидел посреди гор красную палатку, перед палаткой на снегу костер. В правом углу печатными буквами было выведено:

ВЫСОКОГОРНЫЙ ЛАГЕРЬ ПОД АННАПУРНОЙ.

– А это что? – спросил он.

На черном листе сияли белые горы, посреди зеленое дерево, а под ним пять разноцветных сверточков.

– Тогда мне исполнилось пять лет.

– А зачем новогодняя елка с подарками?

– Это все для папы, чтобы ему под Новый год не было одиноко.

Любош не мог отвести глаз от этих маленьких перепачканных рук с чернильным пятном на пальце. Чувствовал, как откуда-то изнутри подступает к глазам тепло. Он притянул мальчика ближе к себе, почувствовав и его тепло, доныне незнакомое ему тепло человеческого детеныша.