Эдуард Тополь - Русские на Ривьере

– Нет, я хочу, чтобы был суд, потому что ты должен оставить мне все.

– В каком смысле все?

– Ну все это все. Антиквариат, который ты из Ленинграда привез, картины, мебель. Все должно быть моим.

Я говорю:

– Послушай, у меня и так к тебе предложение самое благородное: я оставляю тебе квартиру, которая получена под мои документы и в которой сделан огромный ремонт. Но существуют законы, по которым все, что до брака принадлежало каждому из супругов, к ним же и возвращается.

– Нет, ты должен отдать мне все.

– Но почему все?

– Ты должен платить за то, что спал с самой великой женщиной двадцатого века!

Я расхохотался.

То есть она сама поверила в то, что я, развлекаясь, выдумал и с помощью Гущина, Плотникова и других своих друзей внушил всей стране.

А ведь, откровенно говоря, на старте гонки она была не самой сильной певицей своего поколения. Конечно, ее выигрышной стороной были артистичность и напор, но Долина и Отиева обладали значительно лучшими вокальными данными. А Ирина Понаровская – вот кто мог стать звездой международного класса – и красавица, и умница, и голос дай Бог какой! Но ее муж, мой коллега и режиссер Леня Квинихидзе, оказался мудрее меня, занимаясь собственной карьерой, а не карьерой жены.

Прошло много лет. Я Лугачеву давно не вижу, живу во Франции. И приезжаю как-то на побывку в Москву. Захожу к приятелю, разговариваем о делах, вполглаза смотрим телевизор. А там: «Ба-а! знакомые лица!» Лугачева представляет Россию на конкурсе Интервидения, кажется, в Ирландии. Решила тряхнуть стариной и показать всему миру, как надо петь. Все участники конкурса пели лирические песни, а она вышла с жутко пафосной и, естественно, заняла…дцать какое-то место из тридцати возможных. Это ведь настоящий международный конкурс. Там нет прикормленных журналистов, там нет прикупленных членов жюри и никто не знает, что она самая великая певица XX века. Здесь все по-честному.

– Да-а, – говорит мой приятель. – Умылась. Кто ее только туда пустил?

А тут как раз бегут наши телевизионщики брать у «победительницы» интервью.

– Куда они лезут? – возмущается приятель. – Не нужно ее сейчас трогать после такого позора. Она же может руки на себя наложить.

– Как бы не так, – отвечаю я, – сейчас ты услышишь, что это был подвиг. Что все в дерьме, а она в белой жилетке.

И в этот момент Лугачева начинает вещать с экрана:

– Я приехала на этот конкурс, чтобы пробить сюда дорогу нашим молодым певцам!

– Что она несет? – кричит приятель. – Русские певцы там уже не раз были! – А потом оборачивается ко мне и в упор спрашивает: – Но откуда ты знал, что она именно так скажет?

– Да так, – отвечаю, – воспоминания молодости…

– Н-да, круто… – произнес Тополь.

– Да ничего крутого. Так – отдельные эпизоды. Я же не мемуары пишу. Я бы мог и больше рассказать, но, думаю, тебе уже и без этого ясно, что эта история не для нашего сериала. Лугачева – это чисто русский бум для внутреннего потребления. Знаешь, недавно в Москве мне понадобились какие-то материалы для ремонта дачи. И вот на строительном рынке, в скобяном ряду, среди каких-то ржавых гвоздей и шурупов, я увидел грязную картонку с оторванным краем, на которой карандашом было нацарапано: «Марихуана лечебная». Ты всерьез хочешь предложить этот товар продюсеру? Это кто-нибудь купит на Западе?

– Саша, – перебил Тополь, – но ведь я помню ее взлет. Это было феноменально. Да, это был текст Дербенева, музыка Зацепина и, может быть, постановка Стефановича, но пела-то она! И я тебе откровенно скажу: многое из того, что ты рассказал, для меня не имеет никакого значения. Это все отпадает, как шелуха с зерна. Потому что по сухому остатку от нас останутся наши фильмы, книги и песни.

– Применительно к эстраде это дилетантские рассуждения. Во-первых, нужно понимать, что «проект Алла Лугачева» и гражданка Алла Лугачева – это, как говорят в Одессе, две большие разницы, а во-вторых, вот здесь, дорогой писатель, и кроется разница в нашем с тобой отношении к жизни и ее ценностям. Для тебя главное постулат: художник должен оставить после себя нечто нетленное. А для меня важна не только «нетленка», но и цена, которая за нее заплачена. А если шедевр создан ценой обмана или предательства? Впрочем, это повод для долгого разговора, а у нас другие задачи. Поэтому оставим эту тему. Тем более, что говорить о «нетленке» применительно к эстраде – просто смешно. И вообще, я жалею, что рассказал тебе эту историю.

Тополь не успел ответить, к ним подошел метрдотель, спросил по-английски:

– Мсье, а вы знаете мсье Лужкова?

Они усмехнулись оба:

– В общем, да…

– Он был здесь недавно. Ну и «энерджайзер»! Как молния – туда, сюда! Сможете передать ему привет из Жюан-Ле-Пэна?

– Постараемся, – ответил Стефанович.

– Если выберемся отсюда живыми, – заметил Тополь по-русски.

– Как видишь, погода налаживается, – говорил Стефанович, ведя машину по набережной в Каннах. – И вообще, здесь, на Лазурном, всего семнадцать пасмурных дней в году…

– И один циклон в столетие, – язвительно вставил Тополь.

– Совершенно верно, – подтвердил Стефанович; он умел отключаться от негативных эмоций и откровенно наслаждался своим возвращением в «родные» места. – Поэтому продолжим наш тур по Ривьере. Сейчас мы с тобой проезжаем по набережной Круазетт. Что происходит тут во время кинофестивалей? Набережная заполнена десятками тысяч курортников – поклонниками мировых звезд и любителями кино. Сами звезды живут либо на виллах на Антибе, либо в местных отелях «Мартинез», «Хилтон», «Карлтон», «Софитель» или в отеле «Мажестик». Во время фестиваля здесь собираются все авантюристы, а также все проститутки Европы и люди, которые хотят показать свою принадлежность к кино. И все вмеcте сидят в открытом кафе перед «Карлтоном», куда может зайти любой посетитель и увидеть за столиком Аль Пачино или Клода Лелюша, Джулию Робертс или Настасью Кински. А сейчас мы подъезжаем к знаменитому Дворцу фестивалей на набережной. Как видишь, это довольно убогое бетонное здание с простенками из голубого стекла. И вот та знаменитая лестница, по которой восходят звезды. Для фанатов это безумное зрелище, они тут стоят толпой. На большой площадке между Дворцом фестивалей и морем разбивают шатры, которые кинофирмы абонируют для офисов, а дальше, у пирса, стоят роскошные яхты. Именно здесь, в шатрах и вокруг них, и происходит главная фестивальная тусовка, именно тут я снял как-то вашу голливудскую звезду, расскажу об этом как-нибудь после.

А справа от этой киношной Мекки – огромная площадь с утрамбованным песком, на которой местные жители играют в шары. Причем играют всегда, им наплевать – фестиваль, не фестиваль, они здесь живут.