Владимир Кунин - Русские на Мариенплац

Нартай и Наташа бросились звонить в «Парк-Хилтон», но там по телефону не дают сведений о людях, живущих в отеле. Тогда они созвонились с Клаусом Зергельхубером, и тот по своим полицейским каналам выяснил, что одна русская женщина из Москвы, действительно, живет в «Парк-Хилтоне», но она занимает, не больше, не меньше, – «экзекьюти-флор», числится под индексом VIP – «особо важная персона», а телефоны таких постояльцев отеля держатся в строжайшем секрете и выдаются только по официальным запросам криминальной полиции или Интерпола. А Клаус всего лишь сельский полицейский, но он все-таки что-нибудь попробует сделать… И Нартай орет, что он сейчас же помчится в Мюнхен и расчехвостит весь этот «Парк-Хилтон», а Наташа и Петер умоляют его подождать еще немного, может быть, Клаусу удасться навести более подробные справки…

Потом трубку схватил Нартай и закричал так, будто хотел, чтобы его голос был услышан в Мюнхене без помощи телефона:

– Эдька!!! С тобой все в порядке?!

– Да, да… Успокойтесь вы там! И ради Бога, дайте отбой Клаусу!.. Что вы там за панику устроили?..

– С тобой, действительно, все в ажуре? Или ты не можешь говорить?!

– Да, могу, могу, Нартайчик…

– А может, они тебя там на мушке держат?!

– Вы что, с ума сошли?! Никто меня не держит на мушке… Успокойтесь немедленно! Я утром приеду домой и все расскажу.

– А позвонить раньше ты не мог, мудила?!! – прокричал Нартай так, что Эдику и в самом деле показалось, что он слышит голос Нартая из «Китцингер-хофа» вне всякой телефонной связи. – Мы, понимаешь, тут на нервной почве по потолку ходим, а он… Засранец!

– Ну, все, все… Спускайтесь на пол и не дергайтесь. Я жив-здоров, чего и вам желаю. Утром буду дома.

– Пошел ты, знаешь куда?! – крикнул Нартай и бросил трубку.

Ночью с Юлькой было, как всегда, удивительно хорошо и нежно…

И, как во все прошлые московские ночи с Эдиком, с Юльки напрочь слетел стойкий налет профессионализма, куда-то спрятался, а может быть, и вовсе исчез отточенный техницизм квалифицированной и многоопытной валютной проститутки самого дорогого и высокого класса. И не было в эти ночи с Эдиком в ней никакого актерства, никакого желания поразить партнера широчайшим и разнообразнейшим ассортиментом приемов, которыми она последние годы так успешно пользовалась в общении со всеми своими клиентами.

С Эдиком Юлька становилась совершенно иной. Нежной, ласковой, порой даже чуть стыдливой молодой влюбленной женщиной, счастливой от близости именно с ним, только с ним, будто кроме Эдика у нее вообще никогда никого не было.

– Женись на мне, Эдька, – полушутя-полусерьезно сказала Юлька, когда мышиный серенький октябрьский рассвет стал медленно просачиваться в спальню сквозь неплотно задернутые шторы. – Живи, где хочешь – в Мюнхене, в Париже, в Москве… Я буду приезжать, прилетать к тебе, приплывать морем… Когда ты захочешь. Когда позовешь. А я буду знать, что у меня есть ты. Захочешь – войдешь в мой бизнес, не захочешь… Эдичка! Гениальная идея! А хочешь быть хозяином цирка?! Директором и хозяином!.. Давай, я тебе здесь куплю цирк!!! Ты наберешь труппу из шикарных артистов, начнешь ездить на гастроли по всему миру!.. Я буду прилетать к тебе, где бы ты ни был!.. А ты будешь изредка стараться делать вид, что очень меня ждал. А? Мне главное знать, что ты есть… А когда ты станешь старенький и больше не сможешь стоять на одной руке, мы с тобой купим несколько слонов и ты будешь выходить с ними на манеж, как укротитель…

– Это у львов и тигров укротители, – грустно поправил ее Эдик. – У слонов – дрессировщик.

– Ну, дрессировщик, какая разница!.. – раздраженно выкрикнула Юлька и в ее голосе послышались слезы. – А я буду тебе ассистенткой! Лишь бы не располнеть к тому времени…

Она рассмеялась, чтобы иметь возможность в любую секунду обратить все сказанное в веселую шутку, а потом вдруг совсем тихо добавила:

– Я ведь уже почти год, как завязала. Ну, ты понимаешь?.. Я теперь только в бизнесе. И я, наверное, смогла бы стать хорошей женой…

В этом Эдик никогда не сомневался ни одной секунды.

И кто знает, предложи ему это Юлька пять лет, три, даже два года тому назад, может быть, сейчас вместо Нартая она бы ему ассистировала. Вот уж, действительно, было бы «украшение номера»! Так всегда в цирке называли жен артистов, выходящих на манеж вместе с мужем. Это носило несколько ироничную окраску, но здесь не было бы никакой иронии. Красивая, пластичная, грациозная, с детства умудрявшаяся носить любую простую тряпку так, будто она из коллекции Ива Сен-Лорана, от Кардена, от Нины Риччи…

Может, и жизнь его иначе бы повернулась. Правда, не было бы в этой жизни ни Катьки Гуревич, ни Нартайчика Сапаргалиева, ни «Китцингер-хофа», ни толстенькой старой Наташи, ни огромного, шумного Петера. И Германия была бы только на гастролях или проездом.

Но была бы Юлька – а это тоже многого стоит! Тут надо быть справедливым.

А насчет того, чем раньше промышляла Юлька – плевать на это с высокой колокольни! Важно, кем бы она стала, когда вышла бы вместе с Эдиком в цирковой манеж под одной фамилией.

В конце концов, кем был сам Эдик Петров в Афганистане? Таким же бандитом и убийцей, как и Саня Анциферов. Ну, не было, не было другого выхода!.. Важно, кем ты потом стал, когда вернулся на свою землю, Саня…

Ах, припозднилась Юлька с этим разговором!.. Все уже не то, все уже не так, как еще недавно было в Москве. Что-то ушло, растворилось, куда-то исчезло. Всплыли другие ценности, другое понимание, иные открытия.

Возникли люди, ставшие всего за один год такими близкими, словно в этот год были впрессованы десятилетия…

– Ладно, – усмехнулась Юлька. – Молчи. Можешь ничего не говорить, не отвечать. Прости меня. Это я уж так – от тоски, от одиночества… Давай поспим, Эдька! У нас есть еще чистых три часа. В десять тридцать у меня здесь совещание с австрийскими и баварскими коллегами, в четырнадцать запись интервью на радио «Свобода» с неслабой темкой – «Сексуальная революция в обновленной России», в программе «После империи», а в шестнадцать сорок у меня уже самолет на Москву.

– Тебя отвезти в аэропорт? – спросил Эдик.

– Ну, что ты! Меня такой кортеж поедет провожать, что принцессе Диане не снился! Давай спать, родной мой, любимый, единственный дурачок-эквилибрист… Мне нужно хоть чуточку отдохнуть. К совещанию я должна хорошо выглядеть.

– Вы знаете, – сказал мне Эдик, – в то утро, когда я садился в свою колымагу у «Парк-Хилтона», я вдруг понял, что не могу сразу сейчас, сломя голову, мчаться в «Китцингер-хоф», а потом целый Божий день быть на людях, как бы они ни были мне симпатичны! Мне показалось, что я обязательно должен побыть наедине с самим собой.