Анатолий Жуков - Судить Адама!

Тот гневно вскочил.

– Я вам не посетитель, понимаешь. Я, извини-подвинься, еще директор. – И папкой – в табличку на двери: – Вот когда подпишу приемо-сдаточный акт, понимаешь, коуш замените табличку… Грубиянка, понимаешь, бесстыдница, выставила голые, извини-подвинься, ляжки и командует…

Ручьев засмеялся, похлопал его по плечу:

– Не сердитесь, товарищ Башмаков, извините, она больше не будет. – Подтолкнул его в кабинет, оглянувшись, подмигнул заговорщицки Дусе и закрыл за собой дверь.,

Башмаков привычно сел в директорское кресло за обширным письменным столом, достал из верхнего ящика заготовленные вчера черновики приемо-сдаточных бумаг и проект приказа по пищекомбинату.

– У вас не только два телефона, но даже «пульт личности» имеется! – удивился Ручьев, гладя селектор.

Башмаков поморщился:

– Bы, товарищ Ручьев, шутейничаете, понимаешь, секретарь-машинистка уже вырядилась, извини-подвинься, как на игрища, а бумаги не перепечатаны, вы лично, понимаешь, опоздали на десять минут. Рабочие в цехах, а директора, понимаешь, нет.

– Дверь в проходной ремонтировал, чуть не убила, – сказал Ручьев, оправдываясь. И рассердился: – Не вам бы делать замечания, Башмаков… Вы тут столько наворочали, что не скоро разгребешь. Давайте бумаги, отнесу перепечатать.

Башмаков снисходительно покачал круглой щетинистой головой, нажал клавишу селектора:

– Евдокия Петровна, зайди. – И когда она вошла, невольно сжимаясь под его взглядом, подал бумаги, приказал властно: – Отпечатать в трех экземплярах. И вызови из медпункта сестру для нового, извини-подвинься, директора.

Ручьев согласно кивнул, прошел, слегка хромая, к длинному столу заседаний под красной скатертью, отодвинул стул и сел. Правое колено болело и саднило. Он завернул брючину, поглядел: на самой чашечке кожа сорвана и кровоточила, вокруг наливался синяк. Надо же! Хлопнулся, как пенсионер, а считал себя гимнастом.

– У вас есть два телефона и селектор, – сообщил как свежую новость Башмаков. – Черный – с областью, красный – с районом. Заместителей тоже два: первый – технолог, он сейчас, понимаешь, в отпуске, второй – инженер, он в командировке, приедет послезавтра. Есть и третий – экономист-бухгалтер Чайкин, но он, понимаешь, неофициальный заместитель. – Башмаков вспомнил вечерний разговор с женой и дочерью о свадьбе, о будущем зяте. – Производство и экономику знает, но, извини-подвинься, любит читать книжки и ленивый анархист. А нам, понимаешь, не книжки и рассужденья нужны, а порядок и делопроизводство. Вы, нынешние, стали, извини-подвинься, шибко грамотные, а мы из работы в работу, понимаешь, мы грамоту среди дела добывали…

Ручьев закурил и стал терпеливо слушать. Башмаков хоть и остолбенел на одном уровне, хоть и непробиваемый, но – свой же, хмелевский, когда-то активным комсомольцем был.

В раскрытую дверь влетел стук машинки, и следом за ним в кабинет вплыла тучная медсестра,с чемоданчиком. Ручьев встал ей навстречу, а Башмаков продолжал выступать:

– Извини-подвинься, но свой план по построению коммунизма в Хмелевке я, понимаешь, возьму на другой объект. Товарищ Дерябин большой руководитель, но он недооценивает…

Сестра сделала противостолбнячный укол, забинтовала колено и руку, сложила в чемоданчик свои принадлежности и неспешно, как баржа, уплыла.

Башмаков продолжал выкладывать разные бумаги и, гордый собственным великодушием, наставлял преемника, учил делу. Ручьев крепился, крепился и не выдержал:

– Не дело портит человека, а человек – дело.

– Правильно, – не понял Башмаков. – Это у нас основное.

Наконец Дуся принесла отпечатанные бумаги, они подписали их, и Башмаков передал Ручьеву главное – печать.

– Она, понимаешь, отклеилась от долгого употребления, – Башмаков достал из кармана кителя черный кисет, а из кисета черный резиновый кружочек и передал ему, – но вы сделайте новую ручку и приклейте. Старая, понимаешь, потерялась, поскольку была сломана. Штемпельная подушка вот здесь, в правом верхнем ящике.

Ручьёв помял черный кружочек, вымазанный синей мастикой, поглядел на перевернутые мелкие буковки.

– Одна резинка. Как же я ее носить буду? Вы дайте мне этот свой кисет…

– А на другом объекте, понимаешь?

– На пожарке, что ли? Да там и печати-то, наверно, нет.

– Как так, понимаешь? Начальник не должен быть без печати.

– Тогда, может, – отдать Дусе или Чайкину Сережке?

– Отдать печать?! – Башмаков сокрушенно покачал головой. – И таких назначают на ответпосты! Учтите, без печати вы – ничто!

– Ну ладно, ладно. – Ручьев сунул резинку в наружный карман пиджака. – Что еще?

– Распорядок дня. Он на столе под стеклом. Садитесь и читайте. – Башмаков наконец вылез из-за стола, взял под мышку неразлучную красную папку и канцелярское Дело с планом построения коммунизма. – Желаю высоких производственных успехов и семейного счастья в личной жизни.

Пожатие было сильным, – рука сапожника! – уверенным, а улыбка, с прищуром холодных светлых глаз, – мстительно-торжествующей, будто он уже видел не только близкое поражение Ручьева, но и конфуз начальников, его назначавших. Ручьев засмеялся и помахал ему перевязанной левой рукой. Катись ты, дядя, подальше с этой своей убежденностью в собственной незаменимости, проживем.

Башмаковский распорядок дня был прост и краток:

1. Сидение в кабинете и руководство 8.00 – 12.00

2. Обед 12.00 – 13.00

3. Прием посетителей 13.00 – 14.00

4. Подписание и заверка печатью 14.00 – 15.00

5. Обход цехов комбината 15.00 – 15.30

6. Встречи с руководителями общественных организаций 15.30 – 16.00

7. Совещание по итогам дня и планам на следующий рабочий день 16.00 – 17.00

Ручьев вынул этот листок из-под стекла, смял и бросил в корзинку у стола. Надо оглядеться и составить свой распорядок. А кресло у него хорошее, удобное, жаль, не вертящееся. Впрочем, особо вертеться тут не надо, селектор и телефоны под рукой. Он нажал клавишу селектора, позвал неофициального заместителя:

– Сережка, надо посоветоваться, заскочи на минутку.

– Сам уже, значит, не можешь? – удивился тот. – Я же через стенку от тебя.

– Ну-у наглец! Taк говорить с директором! Уволю!! – И переключился на секретаря: – Дуся, в колбасном доска «Наши ударники на набивке кишок», измените название.

– На какое, Анатолий Семенович?

– Да пусть напишут просто: «Наши передовики». Проследи.

– Хорошо, Анатолий Семенович, сейчас сбегаю в цех.

Сергей Чайкин, улыбаясь, прошел от двери к директорскому столу, истово поклонился.

– По вашему приказанию прибыл, дорогой Анатолий Семенович!

– Молодец, что величаешь, хвалю.

– Куда деваться, вдруг в самом деле уволишь. Вон ты какой грозный. И уже перевязан. Сразу в бой бросился?