Юрий Рытхэу - В долине Маленьких Зайчиков

Володькин подполз к нему.

– Не плачь, друг, – горячо зашептал он, заметив, что Мирон сморщил носик. – Гугу-гугу-гугу…

Володькин сложил пальцы в забавную, как ему казалось, фигуру и поднес к глазам ребенка. Мирон, должно быть, впервые в жизни видел такое, потому что морщинки возле его носика разгладились и он с любопытством стал рассматривать гостя.

Ободренный Володькин поднял какую-то книгу и помахал ею перед лицом Мирона. Все это он сопровождал восклицаниями, причмокиваниями и гримасами.

Мирон с серьезным видом наблюдал за ним и вдруг так заорал, что Володькин вздрогнул.

В полог стремительно вошла Росмунта. Она внесла вскипевший чайник и ласково заговорила с Мироном, посадила его. Ребенок, ободренный появлением матери, замолчал.

– Я тут уронил книги и разбудил его, – оправдывался Володькин. – Извините меня.

– Ничего, – сказала Росмунта. – Это Коравье виноват. Сколько раз я ему говорила, чтобы он как следует укрепил полку, а он все отговаривается тем, что скоро переселимся в Торвагыргын. Ведь у нас там даже свой дом есть…

Росмунта накрыла для чаепития низкий столик, разлила чай.

Сергей взял горячую кружку и начал, торопясь, пить горячий, крепко заваренный чай.

Росмунта ласково на него смотрела, подкладывая печенье и затвердевшие на морозе пряники.

– Кушай, Володькин, – говорила она, улыбаясь большими голубыми глазами. – Пей горячий чай – ты замерз, бери сладкое печенье.

Мирон захныкал, Росмунта сбросила один рукав кэркэра [20], обнажив полную белую руку, и вынула грудь. Володькин поперхнулся, закашлялся, слезы полились из глаз. Обеспокоенная Росмунта подскочила к нему и стала бить широкой мягкой ладонью по спине, пока Володькин не отдышался.

– Спасибо, – сказал он.

Росмунта засмеялась:

– Не понимаю русских. Они так часто благодарят, как будто доброе отношение друг к другу редкость. Вот в Торвагыргыне. Придет к нам русский, угостишь его чаем, а он так благодарит, будто я его спасла от голодной смерти… А если кто-нибудь войдет во время еды, так, оказывается, его надо обязательно пригласить, будто собственного разума у него нет и он не знает, хочет есть или нет…

Накормив сына, Росмунта бросила мельком взгляд на будильник, висящий на деревянной перекладине полога, и заторопилась:

– О, скоро должен прийти Коравье. Надо поставить мясо.

– Я пойду, – заспешил Володькин. Ему не хотелось встречаться с Коравье.

– Как же ты пойдешь? – спросила Росмунта. – Еще заблудишься. Подожди немного. Коравье проводит тебя до школы.

Но Володькин предпочитал выйти в такую пургу, чем быть застигнутым наедине с Росмунтой.

– Теперь я найду дорогу. Я ее вспомнил, – заверил Володькин, поспешно натягивая на себя кухлянку.

Ветер подхватил Сергея и закружил. Направление было потеряно в первую же секунду. Володькин решил возвратиться в ярангу Коравье. Это все же лучше, чем быть заживо погребенным под снегом. Но, сделав несколько шагов, он с горечью убедился, что теперь ему не найти и яранги Коравье. Морозный ветер выжимал слезы. Они замерзали на щеках и больно стягивали кожу. Володькин, отдирая льдинки со щек и ресниц, шел наугад. Он знал, что останавливаться опасно – может занести снегом. А под теплым снежным одеялом хочется спать… В мозгу отчетливо возникали картины, рисующие замерзших людей…

Скоро он совсем выбился из сил и решил передохнуть. Его быстро начало заносить снегом. Надо вставать, но до чего же хорошо и мягко в снегу! Вдруг Володькину почудился человеческий голос. Он прислушался. При некоторой доле воображения в вое пурги может померещиться все – даже Венгерская рапсодия Листа.

– Вот он! – отчетливо услышал Володькин и увидел рядом с собой мокрое от снега и пота лицо Коравье. – Вставай!

Володькин с трудом поднялся и ухватился за руку Коравье, боясь, что тот снова скроется в крутящемся вихре. Рядом с Коравье стоял Кэлетэгин. Крепко держась друг за друга, они направились к яранге Коравье.

– Нашли! – радостно воскликнула Росмунта, увидя Володькина. – Я же говорила тебе: надо подождать Коравье!

Кэлетэгин, отряхнув снег с кухлянки, сказал:

– А я сижу в школе и жду. Вижу, прошло достаточно времени, чтобы ты мог вернуться. Пошел искать. Обшарил все кругом, обошел яранги… Не думали мы, что ты пойдешь к Гылмимылу.

– Я в школу хотел пойти, а не к Гылмимылу, – сказал Володькин.

– Странно, кто бы тебя мог водить? – задумчиво проговорила Росмунта. – У тебя же здесь нет умерших родственников.

– Это у нас есть такое поверье, – пояснил Кэлетэгин. – Когда человек в пургу начинает плутать и теряет направление, значит, его хотят увести в свой мир умершие родственники.

– Да-да, – закивал Коравье, недовольно взглянув на жену. – Это старое поверье.

Пришлось Володькину снова пить чай и есть вареное мясо. Никто не напоминал ему о том, как он учил Росмунту целоваться.

Никогда в стойбище Локэ с таким нетерпением не ждали наступления хорошей погоды. Инэнли, который дневал и ночевал в стаде, как-то нерешительно сказал Коравье:

– Может быть, попробовать одно средство?

– Какое средство? – не понимая, спросил Коравье.

– Исправить погоду, – боязливо сказал Инэнли.

– Как это? – Коравье начал догадываться, что предлагает Инэнли.

– Попросить Эльгара покамлать.

– Что говоришь?! – ужаснулся Коравье. – Не стыдно? А еще собираешься вступить в колхоз!

Инэнли так смутился, что Коравье даже пожалел его.

Но, оказывается, об этом думал не один Инэнли. В тот же день с таким же предложением пришел к Коравье Рунмын. А вечером и Росмунта вдруг ударилась в воспоминания:

– Ты помнишь, Коравье, когда мы кочевали около Большого озера, как быстро Эльгар повернул пургу на побережье и спас стадо?

Коравье помнил эту пургу. Казалось, что она никогда не кончится. Каждый день волки утаскивали из стада несколько оленей. А отбившихся от стада важенок нелегко было разыскать в кромешной тьме, наполненной летящим снегом. Мудрый Локэ оказался бессильным что-нибудь сделать с ураганом. Тогда обратились к Эльгару, который в то время уже отошел от шаманства, отстраненный Локэ. После долгих уговоров шаман решился. Камлание продолжалось полтора дня без перерыва. Когда небо стало проясняться, Эльгар уже не пел, а хрипел, выплевывая поминутно пену изо рта. С затихающим, последним порывом ветра Эльгар свалился и заснул. Он спал двое суток.

– А помнишь, как прекратил он волнение на реке Теплой? – продолжала вспоминать Росмунта.

Коравье молчал. Он прислушивался к завыванию ветра. Как быть?.. Люди ждут от него одного слова… В стаде он разыскал Инэнли и сказал:

– Можешь просить Эльгара, чтобы покамлал. Но тихо!

– Громко не будет. Я сам за ним буду следить, – заверил Инэнли.