Ярослав Астахов - Крушение лабиринта

И легкая волна холода распространяется от Этрурия. Она заставляет поеживаться богов, стоящих близко к нему.

Глаза стратега моргают. Одновременно все тело его отклоняется чуть назад. В сей же миг – передовое судно микайнов охватывает огонь! Взвивается неукротимой свечой высокое, яркое – даже под солнцем – пламя!

Корабль, что был мгновение назад невредим, полыхает весь. От носа и до кормы. От паруса и до киля – судя по вырывающимся из волн около его бортов пузырям и разлетающимся стремительно клочьям пара. Как будто бы все дерево флагмана оказалось в единый миг пропитано маслом – и масло вспыхнуло.

Ни одного движенья на пылающей палубе. Не мечутся в отчаянии схваченные огневым клубом. Не падают, проламывая в исступлении поручни, в воду за борт. Настолько велика сила жара: всех, что были на корабле, в единое мгновение взяла смерть.

Армада продолжает мчаться вперед.

Не нарушая строя, не убавляя скорости.

Стремительные корпуса-лезвия, хищные, проницают пар; верхушки мачт проплывают, вспарывая клубы дыма, растекшиеся над волнами…

Порывы ветра расчищают пространство. От уничтоженного пламенем судна остался лишь обгорелый остов. Он кренится и медленно идет под воду, и его шпангоуты, воздетые к небесам, курятся черной копотью.

Сквозь них заметен корабль, который несколько отличается от прочих судов микайнов. Он более широк и осадист. Он медленно разворачивается… Нелепое угловатое сооружение возвышается его на корме. Проходят в колдовском диске перед богами мощные брусья, запрокинутые назад. Они несут чашу с камнем.

Тяжелое боевое судно выравнивается по курсу, обойдя останки сгоревшего. Его блестящие весла, в очередной раз погрузившись в воду, вдруг замирают. Рождается широкий шлейф пены… Метательная чаша словно возникает из ничего над грязно-багровым парусом. И падает, обессиленная, обратно. По центру смотрового диска богов начинает расти крутящийся, неудержимо близящийся угловатый скальный обломок.

В каверне Боевой Башни стремительно убывает свет. Снаряд, летящий безошибочно в цель, застит солнце. И это напоминает солнечное затменье, совершающееся в считанные секунды. Боги, оцепеневшие от неожиданного зрелища приближающегося обломка, погружаются в тьму.

Но в следующее мгновенье мрак диска взорван. И унесен с разбрызнувшимися осколками. И кажется еще более ярким новорожденный луч.

Таурий, стоящий около диска в ослепительном белом, как будто бы возрожден из мрака.

– Глаза Великого Тура способны расплавлять в воздухе острия палий, метаемых механизмами! – произносит он с торжествующей усмешкой. – Так им ли было не разбить камень? Что может противостоять, вышние, непревзойденной мощи наших Искусств?

Вновь ясная лазурь светит из боевого диска. И вглядывается в него, стоя перед ним, великан Этрурий. Вот снова его широкие плечи откачиваются чуть-чуть назад.

И новый факел является на морском просторе!

А в следующие мгновения их два… три… четыре возносящихся к небу столпа огня!

Клубится тяжелый дым… подбитый клочьями пара, подсвечиваемый движущимся кострами он иногда вовсе застит атакующую армаду. И кажется: она канула, ее вообще нет более. Но под порывами ветра развеивается бурлящее марево, и тогда видно: микайнские корабли все также, не обращая внимания на потери, не нарушая строя плывут вперед.

– Приятно видеть настоящих мужчин, – произносит царь, глядя перед собой задумчиво. – Они сражаются словно наши дети, герои.

…Треть атакующих кораблей взята пламенем.

Тяжелое дыханье стратега разбудило эхо под сводами, и будто бы они хрипят с ним, готовые уже рухнуть под непосильным бременем. И кто-то из богов причитает, непроизвольно слабо раскачиваясь в напряжении, переходящем в странное забытье:

– Такого никогда еще не было! Зачем они ищут смерть? Всё – как предрекал Сандрий!

Изображение в диске делается размытым, немного вздрагивающим. На поражаемых пламенем судах вспыхивает теперь лишь парус. И только уже затем огненный язык как бы нехотя оседает вниз, расходясь по палубе. И тогда видно, как воины врага мечутся, охваченные огнем, и сталкиваются друг с другом, и опрокидываются в волны…

– Свершилось! – произносит вдруг царь, оборвав раздумье, резко обозначившее морщины на его лбу. – Благодаря Искусству стратега враг обескровлен. Нам даже и не следует более препятствовать его высадке. И полукогорта разобьет легион, если она составлена из богов! Да, наши Искусства мирные в основном… но… самая необычность их действия заронит в душу микайна необоримый страх.

Последние слова звучат без уверенности. Таурий позабыл вложить в них энергию, необходимую для поддержания боевого духа защитников Блаженного Острова. Отвлекшись ли на размышления о возможных перипетиях битвы или на что другое… И в этом смысле царь допустил ошибку. Он понимает это и стремится ее исправить, произнеся подчеркнуто твердо:

– Стратег, отойди от диска!

Вослед его словам повисает тяжкая тишина, взрываемая лишь надсадным дыханием великана. Этрурий медленно оборачивается к царю, качнувшись. И даже резкие тени не могут скрыть черные круги, залегшие вокруг его глаз. Из вздрагивающих ноздрей Этрурия течет кровь, и алые тяжелые капли обрываются с подбородка и пропадают, соприкоснувшись с колдовскою материей белого одеяния, таково ее свойство.

– Даже и царь богов не смеет приказывать богам, Таурий!

Голос у стратега хриплый и тихий, но в том безмолвии, что властвует сейчас в башне, слова его звучат, словно гром. Не дожидаясь ответа, Этрурий вновь оборачивается к диску.

И происходит нежданное. Два ярких и высоких огня взлетают посреди строя вражеских кораблей! Среди кружащихся клубов дыма, напряженных парусов и волн, покрывшихся разводами сажи. И этот огонь сильней, злее, чем даже тот, который порождало Искусство стратега в самом начале битвы!

Плывущие огневые башни обрушиваются вовнутрь себя. И вот уже лишь дымящий пепел разбегается по воде около.

Безмерно изумленные боги вскакивают со своих мест.

И клич их гремит под сводами.

– Слава! Слава тебе, Этрурий!

Никто не успевает заметить: плечи и голова стратега все более запрокидываются назад.

Еще не замер отголосок хвалы – а великан обрушивается на спину с тяжелым и глухим стуком. И темное пятно растекается под его затылком.

И вскрикивает ближайший. Никто не наклоняется над упавшим. Всё замерло – внезапен этот переход меж светом и тенью: миг острого потрясенья, когда… уже знают – еще не верят. Лишь неприятельские суда во глубине камня все также идут вперед.

Царь Таурий делает шаг и падает на колени перед простертым телом.

Его движенье так резко, что боги вздрагивают. Но более еще изумляет их голос Таурия: они никогда не слышали, чтобы царь их говорил так.