Ярослав Астахов - Крушение лабиринта

– Рури? – произносит склонившийся над упавшим глухо и нежно. – Рури! Сынок…

Неслушающейся рукой Таурий приподнимает, наконец, голову стратега. И смотрит в остановившиеся глаза… и плечи царя начинают вздрагивать. Растерянно переглядываются меж собой боги, забыв про атакующего микайна. Перебегает смятенный шепот:

– Сбывается невозможное… наш царь – плачет!

– Всё, как предсказал Сандрий…

– Нет! – вскрикивает вдруг Таурий, поднимаясь. При этом он почти отшвыривает от себя тело. – Я проклинаю тебя, мертвый бог! За то, что ты заставил меня заплакать. И я благословляю врагов…

С этими словами он поворачивается к диску.

– …за то, что они учат презирать смерть!

Таурия трясет. Какими-то неестественно твердыми шагами он приближается к вплотную к ясному камню.

И вдруг хватает руками его края.

И кажется, будто бы трясущиеся пальцы царя впиваются в кусок неба.

Странное ощущение испытывают в следующий миг находящиеся в каверне. Будто посреди нее лопается беззвучно какой-то исполинский пузырь. Некоторые взмахивают руками, утрачивая, на мгновение, равновесие.

Багровый парус, который только что был виден из-за плеча царя, оказывается разнесен в клочья. Темные лоскуты падают, кружась в воздухе…

Новые, все учащающиеся неслышимые удары содрогают камень боевой башни. Лазурное пространство заполняется разлетающимися обломками… Вражеские суда взрываются… без огня и дыма – как будто бы от стремительно выросшего чудовищно давления внутри корпуса.

Сочится кровь из-под ногтей Таурия. Подсвечиваемые солнцем алые струйки, изламываясь, пересекают лазурь. Как будто треснуло и кровоточит небо. Бессмысленно, словно тяжелый сон, следят битву боги, непроизвольно отпрянувшие от своего царя…

– Нет! Остановись! – вскрикивает наконец кто-то. – Таурий! Они поворачивают! Мы одержали победу благодаря тебе. Древний обычай запрещает убивать всех мужчин племени врага. Дай некоторым уйти. Иначе злая Судьба обрушится на наш Остров. Ты навлечешь наказание…

Царь оглядывается.

Так резко, что магический диск, вдруг выпущенный им из рук, закручивается и начинает раскачиваться, как маятник, на удерживающей его цепи. И бьющий из него луч мечется по пещере.

И боги замерли в ужасе. Когда отраженный стенами свет падает на лицо царя, видно: у него нет более глаз! Они разорвались, вытекли от неимоверного напряжения. На их месте – уродливые кровоточащие кратеры.

– Кем – мы будем наказаны?! – хрипит Таурий, шатаясь на едва держащих его ногах. – Счастье твое, отступник, что я не могу тебя видеть! Я бы научил тебя помнить: мы - Первые и Последние! И не существует никого, кто мог бы нас наказать. И Остров наш стоит тем, что знаем: во всей Вселенной… нет… никого выше нас… богов!

И с этими словами царь падает, вконец обессиленный.

И тело его распластывается рядом с мертвым стратегом.

Подходят и становятся на колени подданные. И нерешительно прикасаются… и тогда вспыхивает, произнесенное неизвестно кем, посреди шорохов соприкасающихся одежд:

– Горе нам! Царь ослеп.

Швыряет о берег доски, мелкую щепу – обломки боевых кораблей микайнов. Между прибрежными камнями попал, ворочается осколок мачты, продолговатая головня.

За полосою пены труп воина, высокая волна выбросила его на берег. И падают за добычей чайки. Мечется гортанное эхо криков средь лабиринта скал.

Тессий неподвижно стоит по колено в волнах. Сжимаются его кулаки… его пылающий взор, словно разъяренный зверь, бросается к белесому горизонту.

Я бы еще простил вам убийство друга. Боги не осуждают кровь, пролитую на войне. Но мерзкая и глумливая расправа… за нее вы должны были ответить… все! Но Таурий отпустил большинство из вас. А я… я смотрел, как они убираются невредимыми, палачи отца! «Убийца собственного отца» предсказал мне Сандрий, видящий будущее. Он оказался прав! Немногим лучше убийцы сын, который не отомстил…

В ладони Тессия сжата золотая пластинка. Покрытый копотью, обросший пепельной бахромой знак декана. Рука у бога дрожит, и по его лицу текут слезы…

Внезапно – след, как будто от удара хлыста, является на его лице.

Багровая полоса пересекла наискось лоб и щеку, медленно разбухает…

И вроде бы некому было нанести богу этот удар: вокруг него только волны.

– Боги не должны плакать.

Тессий узнает голос.

Он оборачивается.

Он видит, на берегу, над обгорелым вражеским трупом, возвышается царь.

Мгновение назад его не было! Пустынный берег просматривается далеко в обе стороны. Все скальные уступы отвесны… как он успел?

– Не следует богам плакать, – повторяет вновь Таурий. Слова царя звучат глухо, потому что на лице его золотая маска. Переменилась и его манера говорить. Он будто бы терзаем болезнью или же каким-то видением неотступным и не желает показать это.

– Я потерял зрение, – продолжает царь. – Я не умею видеть теперь иначе, как только занимая силу глаз Великого Тура. Я только что потерял моего… последнее, что я видел собственными глазами, так это – как пал стратег. Лучший, может быть, из богов… И тем не менее я не плачу!

– Зачем ты не наказал убийц?! – кричит Тессий, сделав непроизвольно шаг по направлению к берегу. – Зачем попустил расправу… почему мы не пришли раньше, царь?!

Обрушиваются на берег волны. Вращают головню, когда-то бывшую мачтой… и вот она разламывается надвое, застрявшая меж камней.

– Ты понял бы это сам, – громко и отчужденно звучит, растрачиваясь на пустое и ветреное пространство, глас Таурия. – Ты постигал бы многое, Тессий, если бы спокойно думал вместо того, чтобы растравлять сердце…

Кому ты проповедуешь это? Мне – или самому себе?

– Мы боги, – продолжает, помолчав, Таурий. И Тессий видит его тяжелую золотую маску вполоборота: царь смотрит куда-то в сторону. – Нам поклоняются люди… благословенный род. Они особенный род, конечно, и все-таки они – только люди. А память у людей коротка. И требуется время от времени им наглядно показывать, что бы ожидало их всех – всех, Тессий! – когда бы не защита богов.

– Ты молодой еще бог, – произносит царь, становясь ногою на труп и вряд ли заметив это, – и потому ты можешь воображать, будто бы они почитают нас… руководствуясь абстрактными соображениями. Наивно, Тессий! Они и поклоняются нам, и соблюдают законы, и чтят обычаи – только лишь потому, что их ленивая память получает время от времени как бы удар хлыста. Ты этого не знал? Значит – ты все еще не знаешь людей. Впрочем, едва ли ты и можешь их знать – потому что сам еще человек недавний!

Царю не хватает воздуха. Он сдергивает с головы маску, золотой шлем, расщелкнув его застежки. Покрытые запекшейся кровью впадины по местам глаз являются взору Тессия. И отбивают яростный взгляд молодого бога. Не словно встречный клинок – такое бы могли сделать только глаза живые – но словно щит.