Олег Суворов - Злой Город

– Я тебя не пушу.

Он произнес эти слова вслух и сам понял, как неубедительно и жалко они звучат. Не дождавшись ответа, он вновь вернулся в большую комнату и тупо уставился на экран, где толпа людей бежала врассыпную с моста. Через некоторое время Светлана вышла из ванной и, войдя в комнату, подошла к платяному шкафу, стоявшему слева от телевизора. Она открыла его дверцу, обернулась и, увидев, что Дмитрий пристально следит за всеми ее движениями, сухо сказала:

– Отвернись, я буду одеваться.

Он встал и пошел на кухню, где вновь курил, смотрел в окно, трогал свои синяки и чувствовал, как все больше волнуется. Он испытывал гадливость и презрение к самому себе, и эти чувства дополнялись еще одним – чувством вины, особенно, когда Светлана, бледная и накрашенная вышла в коридор и стала причесываться перед зеркалом.

– Давай выпьем, – не оборачиваясь, бросила она ему, и он послушно полез в холодильник, достал оттуда бутылку американского виски, половину которой они выпили в первый день ее переезда к нему и не допили, потому что слишком торопились в постель.

Он разлил виски в рюмки, она пришла на кухню, взяла свою и молча выпила.

– Может быть, все-таки не стоит… ведь не ворвутся же они в квартиру…

– И что? Сидеть, как крысы, и всего бояться? Вопрос прозвучал так жестко, что он сник. Но через минуту ему пришла в голову другая мысль:

– А что, если тебе вернуться в Козельск, ведь никто не знает, что ты оттуда.

– А что они с тобой сделают, ты подумал?

– Да что я…

– Молчи лучше.

И вновь напряженное молчание. Они перешли в большую комнату, прихватив с собой бутылку, она села в кресло, а он на диван напротив. В изнурительном ожидании прошел целый час – и это был самый тяжелый час в их жизни. Поэтому телефонный звонок, которого они так боялись и ненавидели прежде, оказался сейчас желанным избавлением.

– Не трогай, я сама подойду, – резко сказала она, и он опустился на диван с бешено колотящимся сердцем.

– Да… Да, Света… Да… Прямо сейчас… Куда?.. Хорошо.

Светлана не вернулась в комнату, он только услышал, как она снимает с вешалки плащ. Дмитрий выскочил в прихожую и дрожащим голосом произнес только одно слово:

– Света…

– Молчи.

Это было как звонкая пощечина. Он застыл на месте, глядя, как она открывает дверь и, не оборачиваясь на него, выходит из квартиры. Едва за ней закрылась дверь, как он бросился в комнату, схватил бутылку и прямо из горлышка допил ее содержимое. Потом метнулся к окну. Во дворе стоял темно-вишневый «БМВ». Светлана вышла из подъезда и подошла к машине. Перед ней открылась дверца – Дмитрий видел сверху только руку мужчины, – и она села внутрь. Машина мягко тронулась с места, через минуту двор опустел. И вот тут он сполз на пол, прислонился к холодной батарее и затрясся в рыданиях…

Затем он какое-то время кругами ходил по комнате, периодически бросаясь на диван и утыкаясь в подушку пылавшим лицом. В один из таких моментов он как будто о чем-то вспомнил и тогда, с трудом встав на колени, залез под стол и внимательно обследовал его поверхность снизу. Потом поднялся, встал на диван и тщательно осмотрел ворс ковра, висевшего на стене. Там он действительно нашел то, что искал – похожий на радиодеталь миниатюрный микрофон. Яростно вырвав из ковра, он выкинул его в форточку и снова заметался по комнате…

Теперь ко всем его мучениям от унижения и бессильной злости примешивались и муки ревности. Мысленным взором он видел Светлану уже раздевающуюся перед… Он никогда не видел этого Георгия, но почему-то представлял его себе грубым грузином с непременно жадными и волосатыми руками, унизанными золотыми перстнями. И вот эти руки срывают с нее бюстгальтер и начинают мять груди… Он понял, что если немедленно не напьется до полного бесчувствия, то просто сойдет с ума, а потому бросился в прихожую и стал одеваться.

Бывают дни, когда над головой нестерпимой бессмысленностью повисает неудачливость собственной жизни. Хочется лишь ни о чем не помнить и ничего не чувствовать, и только одна мысль сонной мухой застывает в сознании: а, пропади оно все пропадом! В таком состоянии Дмитрий пил остаток этого дня – пил и, как задумчивый китаец, прислушивался к собственному состоянию безнадежности, прислушивался часами, не засыпая и не напиваясь, лишь тянул из пачки одну сигарету за другой. И еще растравлял всю глубину своего унижения, всю невозвратимость потери, чтобы потом вновь прильнуть к болеутоляющему, но такому непрочному средству. Все было тускло и гнусно.

Несколько раз подряд слушал он в тот вечер свою любимую арию Каварадосси из оперы «Тоска», арию приговоренного к смерти, которая никогда еще не звучала для него таким невероятным и трагическим пафосом. Он так и заснул в кресле, забыв выключить проигрыватель. Утром, почувствовав себя невыносимо плохо, полез по карманам в поисках денег. Деньги! Ему пришла в голову одна идея и он бросился туда, где должен был лежать тот проклятый миллион, с которого все началось. Дмитрию каралось, что Светлана взяла его с собой, но, обнаружив; деньги в том самом ящике секретера, куда он их положил, испытал радостное облегчение. Теперь его мысль приняла более четкие формы. Он, преисполненный пьяной и бесшабашной решительности, первым делом отправился в ванную, принял душ и побрился. Припудрив свои синяки, он ощутил себя готовым kcj всему и постарался максимально сосредоточиться, чтобы не допустить ни малейшей оплошности. Прежняя жизнь кончилась еще тогда – с первым телефонным звонком, но только сейчас он был готов к новой жизни, жизни жестокой и бестрепетной. В обжигавшем его душу пламени страдания и стыда словно что-то перегорело и из всех прежних чувств выплавилась холодная и твердая решимость. Единственное, чего он теперь боялся – так это того, что бы эта решимость «e исчезла так же быстро, как возникла, чтобы она осталась в его душе как новая, выстраданная черта характера.

Дмитрий отсутствовал полдня и вернулся домой только к вечеру. Когда он вошел квартиру и прошелся по комнатам, потирая лоб и собираясь с мыслями, как всегда неожиданно зазвонил телефон. Он кинулся в прихожую и сорвал трубку.

– Алло.

– Это Света. Ты дома?

– Да, конечно… ты как… что слу… ну, говори, говори.

– Ничего, – ее голос был пугающе спокоен, – все в порядке. Я ему надоела ему сейчас еду домой. Жди, – и повесила трубку.

Он закурил и вновь заметался по комнате, пытаясь привести в порядок разбегающиеся от волнения мысли. Так нечего и не поняв, hoi почувствовав колоссальное внутреннее напряжение, он прошел на кухню, открыл бутылку пива и bi два захода выпил ее всю. Ему показалось – нет, он был в этом уверен, – что за спокойствием и холодностью Светланы таилось что-то ужасное, а потому ничего еще не кончилось… «Надоела» – это был бы слишком унизительный финал, в душе его все кипело при одной мысли об этом… Но это не может быть правдой… Такая женщина, как Светлана, не надоест за один день.