Доналд Бартелми - Король

– От этого имя ваше не отзовется в песнях и сказаньях, – сказал сэр Роже. – С другой стороны, быть может, мы чересчур заботимся о добром мнении потомков. Наши цари Бенина же этим, напротив, пренебрегают. Они говорят так: что хочу, то и ворочу, а если народу не по нраву, пусть народ меня укокошит, если сумеет.

– Меня точно кто-нибудь укокошит, я в этом и не сомневаюсь, – сказал Артур. – Я даже не против подождать фатального выпада. Одно гнетет – мне воспрещен выбор, доступный обычным людям. Но разумеется, нынче гнетет все без исключения. Вы не находите?

– Я лишен вашего бремени, сир. Дни мои сносно приятственны, если не считать, конечно, того, что я влюблен, а это, как я уверен, вам известно, мука наиболее изощренного свойства.

– Да-да, расскажите мне об этом, – сказал Артур. – Поразительно слышать, что черные бывают влюблены. Не сочтите за оскорбление. Довольно разумно, если вдуматься.

– Множество эмоций, обычно приписываемых роду людскому, можно обнаружить также и у черных, – сказал сэр Роже. – Но в данном конкретном случае имеется одна проблема. Не вполне подходящая дама.

– Отчего ж нет?

– Существует за рамками закона. А если вкратце, она грабитель.

– Грабитель! Как это свежо. Говоря технически, мне следует отрубить ей руки.

– Ее пока не задержали. Она остается на свободе. И вдалеке от меня.

– С другой стороны, я могу даровать ей прощение, если желаете.

– Будет крайне милостиво со стороны вашего величества. Но сомневаюсь, что этого захочется ей. Работать грабителем ей нравится.

– Как ее зовут?

– Кларисса.

– Есть древняя поговорка: прежде, чем оказать кому-либо услугу, удостоверься, что перед тобою не безумец. Ведь вы не безумец, правда?

– Насколько мне известно, нет.

– Хорошо. Давайте тогда поступим так: я велю ее арестовать и передать вам на поруки. И можете обсуждать достоинства преступной жизни в сравнении с достоинствами королевского прощения, сколько пожелаете. Вероятно, у вас будет шанс добиться благосклонности, как говорят в народе.

– Ваше величество чрезмерно добры.

– Возвращаясь к предыдущей теме, – сказал Артур. – Насколько мне видится, я должен быть чем-то укокошен. Я бы предпочел, чтоб это была музыка.

– Что вы думаете о войне? О ветре? О рыцарстве? О сексе между молодыми особами? – спросил сэр Роже.

– Мерзость, – сказала Кларисса. – Преимущественно борьба за овладение собственной одеждой, насколько мне помнится. А почему вы спрашиваете?

– Я пытаюсь выяснить, что вы думаете о разных вещах, – сказал сэр Роже. – Так что если мы, к примеру, поженимся…

– Мерзость, – сказала Кларисса. – Я однажды была знакома с замужней женщиной – замужем она была за менестрелем. И вот он скитался – с утра и до позднего вечера. До множества постелей так доменестрелился. Она утверждала, что хер у него – тринадцать дюймов. И много ли ей с того радости?

– Что вы думаете о еде? – спросил сэр Роже. – О недвижимости? О тоннеле под каналом? Об англиканской церкви? О людях, которые черны?

– Я много думаю о супе, – сказала она. – Некоторые мои широчайшие и глубочайшие мысли – о супе. Мне в детстве супа никогда не хватало. Потому, наверное, я и стала разбойницей с большой дороги. Теперь у меня – целые котлы супа, и нет конца этим котлам. Куриного супа, ячменного, протертого грибного, томатного супа-пюре с омарами…

– Что вы думаете о том, чтобы уехать? Со мной? Хотите увидеть Африку? У меня довольно-таки великолепное место под Ибаданом, а еще одно есть у Лагоса, на воде – это в Гвинейском заливе…

– Уехать, – сказала Кларисса. – А это мысль. Вот что мне нравится в мужчинах – у них бывают мысли, невозможно возвышенные мысли, как, например, – уехать …

– Почему невозможно? Очень даже возможно.

– Изумительные, стремительные, душенаполнительные мысли, хорошо звучащие примерно пять минут. Пока о них не задумаешься. У меня, кстати, нет предубеждений. Черных людей я считаю в полной мере такими же глупыми, как и белых. Хороши как жертвы грабежа и едва ли годятся для чего-то еще.

– Отступитесь, – сказал сэр Роже. – Король простит вас, если я возьму на себя ответственность за ваше примерное поведение. И тогда…

– Mon cul 6, – сказала она. – Я похожа на умалишенную? Может, вам еще и поводок в руку?

– А вы предпочитаете петлю?

– Для этого меня сначала нужно изловить, не так ли? А это у них фиг выйдет.

– Увы, – сказал сэр Роже. – Я надеялся вас переубедить. И у меня это не очень хорошо получается.

– Вы – прекрасный человек, – сказала Кларисса, – но мне хочется только супа, покорнейше благодарю.

– Те десять фунтов и шесть пенсов, что вы у меня позаимствовали по дороге в Багинтон…

– И что?

– Теперь, когда мы вступили в более цивильные отношения…

– Дело есть дело, – сказала Кларисса. – А сантименты – нечто совсем иное. Ваши десять фунтов отправились прямиком на рынок. В фондовый котел, как я это называю. И там сейчас экономно побулькивают, пока мы тут с вами языки чешем.

– Я не могу жить без вас.

– До сегодняшнего дня вы совершенно великолепно без меня жили.

– Не совершенно и не великолепно.

– У жизни в запасе для вас много прискорбных ударов, симпатяга. Вот были б вы пастернаком… Что-то я к пастернаку вожделею последние несколько дней.

– Где это – Пуэрто-Рико? – спросил Артур.

– В Венесуэле, – ответил сэр Кэй. – Северная часть.

– Ну так вот, оно вступило в войну на нашей стороне, – сказал Артур. – Это приятно. Умер сэр Ричард Губрас. Таинственно убит.

– Это из „Таймс“?

– „Кроникл“. У сэра Ричарда между зубов застряли икринки. Не самого лучшего сорта икры. Исландской..

– Поразительно, чего только не узнаешь о людях, – сказал сэр Кэй. – Помню, с деньгами он обращался очень вольно. Ни за что не подумаешь, что он опустится ниже белужьей.

– Фашисты захватили Париж. Гитлер посетил гробницу Наполеона.

– Этой парочке есть что сказать друг другу.

– Нет-нет-нет. Один по сравнению с другим – подонок.

– Воистину, но тотализирующий принцип. Свойственен обоим. Того сорта, что не может остановиться на разумном пороге.

– А я скорблю о Муссолини. На каждом шагу компромиссы. Расслабился, надеясь подобрать крошки. Позволил втянуть себя в войну. На безопасном расстоянии его могла бы удержать дипломатия – его собственная или наша. Не сработала ни одна.

– Еще какие-нибудь примечательные кончины?

– Сэр Кэбан Кент, галерейщик. Семьдесят семь.

– Сколько ему досталось?

– Раз, два, три колонки. Начало – на первой полосе, но под сгибом, конечно.

– Газеты, – сказал сэр Кэй, – вот наши „Инвалиды“.

– Девяносто четыре дюйма, – сказал Артур, убирая в карман складную линейку. – И снимок его виллы под Флоренцией на две колонки.