Виль Липатов - Повесть без начала, сюжета и конца...

Когда кот, не вняв призывам Нины Александровны, спрятался под диван, Белобородова, торжественно распрямившись, сказала:

– Говори мне спасибо, Нин Александровна!… Я своего уговорила собрать жилищную комиссию двадцать шестого марта. Вот будет тебе славный подарочек ко дню рождения!

Ожидая взрыва радости, директриса наклонилась вперед, чтобы понять, в каком масштабе благодарна ей Нина Александровна за содеянное добро, но Нина Александровна сидела неподвижно – все глядела и глядела под диван, куда забрался кот Васька, словно хотела спрятаться туда же. Тогда Белобородова тихо и серьезно сказала:

– Завтра же утащим твоего на рентген… Я буду не я, если Ларин не предстанет перед Каспарадзе!

Нейлоновая кофточка в темноте светилась голубым электрическим светом, от нее и от самой Нины Александровны летели искры. Вообще рентгенологический кабинет и мир были переполнены электричеством: утром в пальцах Нины Александровны слиплись листы бумаги, за полчаса до этого Нина Александровна, прикоснувшись к плечу Борьки, почувствовала легкий укол, защелкал полиэтиленовый мешочек, в котором хранилась гречневая крупа, а вот сейчас, в районной больнице, электрические искры снопами летели от белого халата рентгенолога Каспарадзе – приятеля, собутыльника и поклонника первого мужа Савицкой… Замедленный, важный, ко всему безучастный, он курортным шагом прогуливался по кабинету, не замечая Ларина и Савицкую, вполголоса разговаривал сам с собой. При этом Каспарадзе время от времени делал отстраняющий жест обеими руками, словно на него надвигался тяжелый грузовик.

– Повышенной кислотности у Сергей Вадимовича нэт, пониженной тоже нэт, нулевая кислотность не проклевывается… Таким образом, я считаю язву, Нына, только и только нэрвического происхождения. Такие язвы довольно часто встрэчаются в наш нэрвический вэк. Очень часто! Я бы даже сказал, слишком часто! А подумав, добавил бы: даже очень слишком часто!

Расхаживая, Каспарадзе шуршал халатом, в рентгеновском кабинете было темно, но Нина Александровна адаптировалась и видела, как халат Каспарадзе обрамляется голубыми искрами. Да, да! Весь белый свет был переполнен голубым потрескивающим электричеством, и только один человек был лишен электрического заряда – Сергей Вадимович Ларин, который полуодетый сидел на холодной белой кушетке, задумчиво почесывая умеренно волосатую грудь, вполуха слушал Каспарадзе. Электрического заряда в нем не было оттого, что, просидев в конторе день деньской, к вечеру он был весь разряжен, как старый аккумулятор. А Каспарадзе продолжал мыслить вслух и фланировать по кабинету:

– Я склонен присоэдиниться к мнэнию больного, утверждающего, что его труд не является источником нэрвического раздражения, а скорее всего способствует повышению тонуса.– Он отстранил ладонями невидимую опасность.– Конкретно говоря, я склоняюсь к тому, что нэрвический раздражитель находится вне сферы производственной деятельности больного, тем паче что он соблюдает диэту даже в командыровках… Я правильно вас понял, больной?

– Точненько! На плотбищах я ем только молочную пищу. На Сергее Вадимовиче были забавно огромные и длинные сатиновые трусы, шелковая майка на спине продралась, волосы торчали в разные стороны; разглагольствования Каспарадзе он почти не слушал, ответив на его прямой вопрос, принялся с инженерным видом разглядывать рентгеновскую установку. Потом заявил:

– А установочка-то уполне современная. Я думал, что меня будут просвечивать на допотопной, а тут, понимаете ли, передовая техника из приятной мне соцстраны! Вот тебе и деревянный город Пашево!… Так чего вы от меня добиваетесь, товарищ Каспарадзе?

– Я от вас добиваюсь согласия лечь в больницу, а от вашей жены трэбуется единственное: установить источник постоянного раздражения…

– Хорошо,– за себя и за Сергея Вадимовича сказала Нина Александровна и поднялась.– Спасибо. До свидания.

Когда Нина Александровна и Сергей Вадимович вышли из районной больницы, на дворе стояла уже настоящая весна и шофер дядя Коля похаживал вокруг «Волги» в одной клетчатой ковбойке, но в зимней шапке. Они сели в машину, дядя Коля взял с места большую скорость, чтобы не буксовать на раскисшей дороге, и вскоре приехали в Таежное, где Сергей Вадимович категорически объявил:

– Я пошел руководить одной из лучших в области сплавных контор. А ты?

– У меня сегодня отгул,– ответила Нина Александровна и попросила: – возвращайся пораньше, Сергей.

– Бу сделано!

И, к удивлению Нины Александровны, сдержал слово: вернулся домой сразу после шести, но в каком виде! Простоволосый, мокрый, пахнущий талым снегом, в распахнутой на груди куртке. Еще в коридоре, снимая сапоги и вытирая полотенцем голову, он закричал, что новый дом готов к сдаче, что мистер Булгаков собственнолично провел осмотр и недоделок в работе строителей не нашел и что на дворе весна, настоящая весна.

– Если так будет продолжаться дальше,– буйствовал в коридоре муж,– то меня можно запросто считать уволенным. Понимаете, гражданочка, коли навигация начнется на десять дней раньше срока, то – пардон!– я к ней не подготовлен… Переквалифицируюсь в управдомы!

Последние слова Сергей Вадимович произнес, находясь уже в их общей комнате, от него валил пар, пахло бензином и соляркой, по брови растекалось масляное пятно, руки были черные.

– Да, переквалифицируюсь в управдомы! Управдом, голубушка моя, это не баран начихал, не кот наплакал и не таракан… Я не знаю, чего он там такого не наделал…

– Не накакал! – закричал из своей комнаты Борька.

– Правильно, Борька! Молодца! Пятерка по литературе, двойка за поведение… Здрасте, товарищ жена!

Сергей Вадимович бросился в кресло, похохатывая, стал следить за тем, как Нина Александровна размышляет, что делать с Борькой – осадить или промолчать?

– Ты ему откуси ухо! – заговорщицки посоветовал он.– Очень помогает выращивать безматершинных детей.

Мазут на брови оттаивал, разжижался; бровь чернела и увеличивалась в размерах. Нина Александровна вынула из кармана нейлонового халата носовой платок, подойдя к мужу, осторожно вытерла бровь.

– Где это ты?

Сергей Вадимович привлек ее к себе, зашептал:

– Полумрак каюты, полненькая разнорабочая в замасленной спецовке, робкий голос, нежный поцелуй – и вот вам… мазутное пятно! А чего у тебя такие глаза, словно я попросил у тебя взаймы?

Нина Александровна зажгла торшер, смахнув пыль с журнального столика, села во второе кресло, прислушалась – за окном бушевал теплый южный ветер, который вторые сутки старательно осаживал сугробы снега, раскачивал деревья в палисаднике, разносил по поселку тревогу и радость весны. Сейчас ветер просительно царапался в оконные стекла, прохаживаясь по крыше, поскрипывал расшатавшимися от старости досками.